Александр Гутин - Я не умею плакать

Витя, ни жив ни мертв, кивает, мол, его родственник.

Правда, непонятно, кто он Вите, этот Назаров, то ли троюродный брат, то ли внучатый племянник. Дальний какой-то родственник.

О Назарове этом отдельная история. С Витей они ровесники примерно. Да только если Витя по жизни мается, Назаров этот, наоборот, нормально так устроился. С детства самого Назаров заводилой был, пацаны за ним косяками ходили. Хулиганили, бывало, так, по мелочам. Назаров сам умный парень, учился всегда лучше всех, потом и вовсе избранным себя почувствовал. Учителя его любили, друзья его любили, все его любили. Вите иногда тоже казалось, что он Назарова любил. Но не любил, конечно, так, завидовал немного. Хотя не смертельно завидовал. Чего завидовать тому, чего у тебя не будет никогда?

Подросли, Назаров в вуз пошел, там тоже звездой считался. Попутно бизнесом занялся. Все-то у него получалось. Только бизнесмен из него хоть и успешный, да какой-то странный получился. Под себя Назаров не греб, на мерседесах-шмерседесах не ездил, одевался скромно, а деньги казначею своему сдавал, Петьке Апостолову. Витя Петьку недолюбливал: скользкий тип, глазки бегают и бороденка на лице козлиная.

В девяностых в городе совсем плохо стало. Народ отсюда валом валил, хлебозавод единственный разорился. Спасибо Назарову, выкупил предприятие. А потом винзавод открыл, чтоб было где народу работать. Стал людей хлебом кормить да вином поить. Цены вполне себе дешевые, пенсионерам так вообще бесплатно.

Все было бы хорошо, кабы Назаров в политику не полез. Конфликт у него случился с главой местным Сидоровым. С чего все началось, Витя не знал, откуда? Только Сидоров как с цепи сорвался. Рейдеров на винзавод послал, ментов на Назарова науськал, те ему таких дел нашили, что другой бы все активы слил и в какой-нибудь Лондон улетел пережидать бурю.

Только не Назаров. Тот скрывался где-то, а из подполья жалобы в Москву писал, мол, пытаются упечь невинно. Верил Назаров в справедливость, потому как сам был справедливым и честным.

Так вот, те двое одинаковых об этом самом Назарове у Вити и спрашивали. А Витя ответил.

– Ну, если твой родственник, то знаешь, где он сейчас? – спрашивает левый с усами.

– Откуда? – отвечает Витя. – Честное слово, не знаю.

– Честное, говоришь?

– Честное, – кивает Витя.

– Ладно, – соглашается второй безусый, – а помочь его найти сможешь? Нам очень он, понимаешь ли, нужен.

– А зачем он вам нужен? – интересуется Витя, а сам крестовик сжимает на всякий случай.

– По важному делу, – отвечают, – зачем же еще? Ты, Виктор, крестовик-то дай нам подержать, а то тебе, наверное, тяжело.

– Да нет, нормально, – говорит Витя, но левый с усами крестовик уже забрал.

– Ты вот что, Виктор, помоги нам найти родственника своего, а мы тебе за это денег дадим, – улыбается безусый.

Витя очень удивился. Но даже не тому, что ему Назарова сдать предлагают, а тому, что ему, Вите, кто-то хочет дать денег. Стоит Витя, рот открыл от удивления, а что сказать и не знает.

– Тебе-то что терять? – продолжает безусый. – Ничего. Кто тебе этот Назаров? Вода на киселе. Он тебе хоть раз денег давал? Не давал. А мы дадим.

Тут левый с усами из кармана бумажку достал и Вите показывает. А на бумажке цифра тридцать, а потом еще несколько нулей.

Тут Витя не выдержал и повелся. Ну, а как не повестись было? Это же такие деньжищи! Сразу все проблемы махом решить. Купить себе новую норку, а ту, мамулину, которая в хрущобе, Лилии Владимировне оставить, пусть себе живет. И не бояться больше ничего. Дочку, конечно, жалко, теща потом его на порог не пустит, ну да Витя с такими деньгами что-нибудь придумает, наверное.

Не выдержал Витя, повелся на большие деньги, согласился.

Двое ему руку пожали и пообещали завтра прийти.

Витя к тетке Кате в тот же вечер пошел. Тетка Катя – мама Назаровская. Посидели, мамулю Витину вспомнили, выпили по сто пятьдесят. Тетка Катя холодцом угостила. Витя тетке ерунду наплел. Мол, уйти от жены решился, надо бы квартирку снять, а денег откуда у Вити? Может, сын ее, Назаров, помог бы по-родственному? Тетя Катя захмелела, с пониманием отнеслась, рассказала Вите, что Назаров в деревне прячется временно, что рад будет видеть родственника, попросила сыну холодца передать. Витя согласился, конечно.

Назавтра пришли те же. Витя деньги вперед попросил. Те спорить не стали, вынули пачку ассигнаций, попросили пересчитать. Витя взял и про деревню рассказал. Левый с усами поблагодарил, а безусый молча руку пожал.

Короче, Назарова повязали в тот же день. Судили. Прокурор странный попался, все жалел Назарова, вел себя как-то не по-прокурорски. Но судье-то что. Его Сидоров уже давно проинструктировал. Закрыли Назарова.

Но Сидорову и этого мало было, чем уж ему Назаров насолил, непонятно. Зря, зря, тот в политику полез. Ошибку допустил непоправимую.

Одним словом, на пересылке Назарова к нарам привязали крестом, руки в стороны, и оставили на морозе. Правда, кто-то из блатных, особенно сердобольный, сжалился над страдальцем, заколол его заточкой прямо в сердце. Не стало Назарова.

А Витя с чего-то мучиться стал. Деньги не в радость, как получил, так и лежат стопочкой в ящике для инструментов, чтобы Лилия Владимировна не нашла. Пытался взять, купить что-нибудь, да не смог. Сил нет, сердце болит, мучения одни.

В городе же буча началась, стали общак назаровский искать. Петька Апостолов исчез бесследно вместе с деньгами. Искали долго, но того как корова языком слизала. Шептались, что Петьку в Италии видели, не то в Риме, не то еще где-то. Но толком никто ничего не знал. Так и замяли вопрос.

Сын Сидорова хлебозавод себе забрал. Ничего вроде, работает.

А Витя все терзался, до психушки себя довел, месяц наблюдался, вроде на поправку пошел, выписался. А на следующий день повесился, дурак. Прямо за домом на осинке.

Лилия Владимировна после его смерти неожиданно похорошела, в Египет съездила, ремонт, говорят, затеяла, и у Лукова его «одиннадцатую» купить хочет. Луков пока думает, но скорее всего согласится.

Наденька была женщиной эфемерной, к поцелуям зовущей. Именно так определяли ее подруги. Вся утонченная, от лодыжек до запястий, Наденька любила все красивое и милое. Золотые колечки на своих тонких пальчиках, витые рамы эстампов на стенах своего будуара, длинные резные мундштуки, дымящиеся в ее кружевных перчатках. Все вокруг нее было таким же возвышенным и прекрасным, вплоть до тойтерьера Чарли, маленького, пучеглазого и дрожащего. Но даже в этой осиновой дрожи было что-то воздушное и легкое.

Тем более никому было не понятно, что связывало Наденьку с Шаповаловым. Мужчиной грубоватым, происхождения пролетарского, с большими ковшевидными ладонями, торчащими из рукавов мундира майора особого отдела.