Валентин Аноцкий - Гиппократово лицо. Сборник рассказов

– Всё! – с трудом остановил я его. – Спасибо. Я не сомневаюсь, что вы настоящий профессор. Не понимаю другого…, – я брезгливо приподнял письменное объяснение.

Он вдруг встал, прошел мимо меня к окну, как будто собираясь показать на небе то, о чём сейчас рассказывал, но, подойдя, внимательно поискал что-то глазами на площади перед аэровокзалом.

– Посмотрите, пожалуйста, на ту группу людей, – почти шёпотом попросил он.

Я стал рядом с ним и оглядел хорошо знакомую мне площадь. Отсюда я всегда с любопытством наблюдал за теми, кто собирался в тот или иной день слетать за границу. Заметив знакомых, приглашал их на чашку кофе с сигаретой и неназойливо узнавал скрытые городские новости, или решал свои мелкие проблемы. И сейчас людей было много, но я сразу уловил взглядом ту группу, на которую указывал профессор. Это были явно не его коллеги: небритые, хмурые, они курили и недобро посматривали на здание аэровокзала.

– Мы прилетели из одного города. Это их деньги, – пояснил профессор, – они передали мне, думая, что мой интеллигентный вид обманет ваших сотрудников.

– Значит, я должен их наказать?

– Наверное, так, – согласился он.

– А как их накажешь, если не конфискуешь валюту? Погрозить пальчиком? Сообщить родителям об их плохом поведении?

– Накажете и меня. Если они не получат деньги, то грозили меня убить.

Это прозвучало слишком обыденно, как если бы он сказал: «Они обещали за это щёлкнуть меня по носу», и я не был готов принять его заявление всёрьез.

– Может меня? – предположил я. Вы-то при чём?

Профессор внимательно посмотрел мне в глаза в поисках понимания.

– Видите ли, это как в «черных дырах» – там искривление пространства, а здесь искривление здравого смысла – они считают, что если деньги не вернут, значит, я недостаточно вас просил об этом.

– Или были недостаточно интеллигентны?

Всё было ясно, и одновременно, как будто запуталось и стало еще сложнее. Ну, какое мне дело до взаимоотношений граждан другой республики? До их искривлённого смысла? Может у них и мораль совсем другая. Как в тех же «чёрных дырах» – элементарные частицы те же, а вещество другое. Но неожиданно, как облако, наплыло осознание, что от моего решения возможно зависит жизнь человека. Такого ещё не было в моей небогатой практике. В это не верилось до конца, глядя на толпы людей внизу, движение машин, слушая гул двигателей с лётного поля. Меня окружало такое простое каждодневное движение, в котором я часто и привычно конфисковывал деньги, не зная, откуда они появились, и куда текут, пропадают рубли, доллары, франки, юани, по пути теряя свои изображения и названия, превращаясь в обыкновенные отчётные цифры. За которые мне давали десятирублевые премии. Поток обезличенных денег и постоянное враньё вокруг меня притупляли сочувствие. Те же люди, которых я наказывал конфискацией или штрафом, через некоторое время, оправившись, опять появлялись в досмотровом зале, с дружелюбным выражением лица, уверенные в своей неуязвимости, явно применив прошлый горький опыт для прохода через таможню, надёжно припрятав то, что должно поправить их материальное положение. В этом и заключалась наша вечная игра: верить – не верить, спрятать – найти.

– До свидания, – сказал он, и пошёл от окна к двери.

Площадь моего кабинета составляла восемнадцать квадратных метров. Шесть на три. Шесть метров можно пройти за три секунды. То есть, ещё три секунды я мог ощущать себя полновластным хозяином судьбы человека, который по всем социальным, а может и моральным меркам, был выше меня. Он едва заметно замешкался у двери: нам обоим одновременно показалось, что я вот-вот скажу: «Подождите!» Но когда этого не произошло, опять же одновременно у обоих возникла в голове пустота. Только по разным поводам: у него – от безысходности ситуации и самых дурных предчувствий, у меня – от непонимания, почему именно так я поступил? Честно выполнил свой долг? Или продлил время тайного наслаждения своей власти над человеком? Оно ещё продолжалось: профессор явно спускается по лестнице, а надо пройти ещё длинный коридор. Вот он идёт по ступеням: четыре, пять, шесть… Нет, это садизм – считать секунды обречённого человека. А что такое тогда исполнение долга? Когда секунды не считают? Вообще об этом не думают?

Я посмотрел в окно. Не убьют же они его прямо на площади? Может, в туалете? Хотя нет, какие глупости лезут в голову. Они убьют его после возвращения на родину, а поскольку я не интересуюсь событиями в далёкой Армении, то никогда и не узнаю об этом.

За что нас только не любят? За чёрствость? А ведь приходилось много раз входить в положение, прощать. Но каждый новый обман сеял зерна подозрения и чёрствости… А укреплялись эти подозрения под влиянием моего наставника тех лет – старшего инспектора Головнёва. Я чувствовал себя неловко, когда он под презрительными или смущёнными взглядами дам, разбирал их личные вещи в чемодане, особенно, когда его проворные руки касались кружевных бюстгальтеров, прощупывали пакетик с трусиками «недельку». Именно в такие моменты я понимал, почему «их» недолюбливали в народе. («Их», потому что в то время я ещё не вполне идентифицировал себя с «ними».) И я не был уверен, что когда-либо смогу повторять ежедневные «подвиги» своего непреклонного наставника. Но посодействовал опять-таки случай: однажды Головнёв на глазах у меня и хозяйки вещей разорвал аккуратно упакованную «недельку» и среди разноцветных трусиков обнаружил стопку долларов. Невезучая дама так и осталась с брезгливо сморщенным носиком, только уже по другому поводу – этих купюр она лишилась. А когда позже меня просветили насчет «полостных сокрытий» – методе, используемом в том числе и такими вот дамами, то это лишь укрепило мой дух.

Прошло достаточно и даже более времени на то, чтобы пройти лестницу, коридор и выйти на площадь. Но он не выходил из здания. Небритые все также хмуро поглядывали на окна аэровокзала. И вдруг меня осенило: он же сам мог решить свою судьбу – где-нибудь в закутке, в туалете, в конце концов! Такие случаи описывались в наших специальных обзорах. Картинка проявилась в голове настолько живой, что я кинулся к двери, по пути прикидывая: а может ли человек, обладающий знаниями о «черных дырах», звёздных туманностях и происхождении Вселенной, добровольно закончить жизнь в туалете? Конечно же, нет! Но может, есть специфика в этих вопросах, мне неизвестная? Я сбежал по лестнице, пользуясь тем, что на ней никого не было, но в коридоре перешёл на чинную начальственную походку, то есть, властно и звонко постукивая каблуками по каменному полу. Идти сразу в туалет глупо, решил я, хотя бы потому, что он просто-напросто закроется в кабинке, и не стучать же мне во все подряд.