Елена Пильгун - Радуга на сердце

И что дальше? Как жить? Искать новую работу – менять шило на мыло. Такого слесаря, инженера-на-все-руки оторвут с этими же самыми руками. Только вопрос, хочу ли я нового витка этой спирали. Или послушать все-таки Анискина, уйти к нему хоть багетчиком, все ближе к картинам…

Но при всем том не было импульса. Не было вектора. Санька искренне не знал, чего хочет. Все, что он примерял к себе, в той или иной степени казалось или невозможным, или неподходящим. А может надо идти от противного? Если я не знаю, чего хочу, то и хотеть не надо? Может на самом деле правы эти чертовы психологи, и я просто ищу тьму в свете? Все ведь хорошо со стороны, работа, зарплата, маленькая, но стабильная, квартира, угол свой худо-бедно, если не вникать в юридические заморочки, жена, дочь… Линь тебе подавай, непутевый. Свободу ветра без почвы под ногами. Счастье небесное. Размечтался, дурак. Цени то, что имеешь, потом плакать будешь.

Лестница, переход, башня. Что-то толкнуло Саньку в грудь. Нет, не пешком вниз, хотя хорошо бы. Отдышаться и подышать. Санька не курил, но знал, как на него действует сигаретный дым. Пассивный курильщик, да, но как же сейчас хотелось уловить этот дымок, пусть едкий, самых дешевых… Как их там…

Лифт домчал его на новый «Софит» с такой скоростью, что заложило уши.

Что угодно сейчас. Сигарета. Кофе. Спирт. Кажется, оставалось в каморке…

Он всех подвел. Стенд загнется без него.

А если не загнется?

Если он, Александр Валько, не такой уж незаменимый…

Эту мысль Санька додумать не успел. Тяжелая металлическая дверь в пролет хлопнула за спиной, и первое, что он услышал за гулом взволнованных голосов, были сдавленные рыдания. Санька замер. Его пробитый психологами самоконтроль сбоил со страшной силой. На стенде. Кто-то. Плачет. Навзрыд, черт побери.

Этого не должно быть.

Сбежать по маленькой лесенке, прогремев на каждой ступеньке железными носками рабочих ботинок, – дело десятка секунд. Остановиться на крутом повороте, уцепившись рукой за поручень – в лучших традициях Катьки у пилона. И увидеть…

Как Линь с искривлённым лицом корчится под лестницей, захлебываясь сдавленным криком.

Как дрожащие пальцы этого ангела во плоти пытаются справиться с зажигалкой и не могут, сбивают какую-то серебристую планку, и весь механизм сыпется на пол.

Как в ее ладони, напряженной до предела, беззвучно ломается сигарета.

И пульс в ушах начинается играть тяжелый рок ярости. Так можешь ты себе ответить сейчас, Александр Валько, почему та, которую ты любишь всей душой, сейчас смотрит на тебя с таким ужасом в светлой радужке? Из-за того, что тут стряслось за этот час или из-за тебя самого?..

Не подходить. Не обнимать. Не прикасаться.

Изомнешь, как цвет, сломаешь эти хрупкие плечи.

Психологи правы. Вспыхивает соломенная кукла, но даже не от огня, а от воткнутой в тело иглы.

– Что случилось, Линь? – выдавил Санька, отступая на шаг и впечатываясь спиной в стену.

– Батарея… пятая… взорвалась… – Линь всхлипнула и вдруг, что есть силы, швырнула на пол зажигалку и растерла в руках сломанную сигарету. Ее плечо прошила короткая судорога.

Санька молчал. Обнять бы… Нет. Нельзя.

– Ты куришь? Не знал.

– Аритмия, – тихонько шепнула Линь, и протянула Саньке руку. – Прости. Я знаю, сигаретами сердце не лечат…

Санька молча смотрел на протянутую ему руку. Душа ухнула из огня да в полымя, от пятисот по фаренгейту в абсолютный ноль космоса. Критиканом, значит, я стал, да? Хорошо. Допустим, про аритмию я догадался и сам. Хорошо, курят сейчас все. Почти. И рад, если не синтетическую гадость.

– А это что? – Санька, уже не контролируя себя, схватил девушку за запястье и отдернул рукав халата.

Линь коротко вскрикнула, пытаясь вырваться. Ее кисть плотно обхватывал черный ремешок с блестящими заклепками.

– Так ты еще рокер-байкер и хрен знает кто… – протянул Санька. – Ну, чего я еще о тебе не знаю?

Линь на миг замерла. В ее глазах, обращенных на Саньку, неумолимо поднималось высокое. Твой немой вопрос мне ясен без слов: с какого перепугу ты вообще должна мне что-то про себя рассказывать? Не знаю. Но, кажется, должна.

– Кто. Пускал. Батарею?

Линь стиснула зубы, но не отвела взгляд.

– Ты?

– Да.

– Значит, нечего реветь, – говорил Санька, и чувствовал, как готов удавить сейчас сам себя. – Я просил вас всех подождать.

Линь замерла на вдохе. Ничего, девочка, захочешь жить – выдохнешь. И вдохнешь снова.

– Все вопросы к Пароёрзову… И этому, главному, из пришлых, – Линь прикрыла глаза. – У тебя б она тоже взорвалась, хоть ты и ангел-хранитель стенда… Отпусти мою руку. Пожалуйста.

Санька медленно разжал пальцы и отвернулся, чтобы не видеть, как красные следы от них наливаются синим. Что же ты натворил, что же ты… За спиной все-таки чиркнула спичка. Потянуло дымом, но, увы, ненастоящим. С запахом корицы. Черт, значит, тоже синтетика.

– Подойди ко мне, Линь, – тихо попросил Санька, опираясь сцепленными руками о стену. – Подойди, если не боишься. Если…

Теплое прикосновение к спине погасило последние угольки гнева. Как ты там говорил, Овердрайв? Задавал вопрос, кто ты. Кому, интересно только… Не успел дочитать, да и неважно. Ты мне коллега, Линь. Ты мне лучший друг, светлая. Ты мне любимый человек… И одно-другому-третьему не мешает.

Тихий писк смешался с запахом корицы. Абсурд, но Санька сейчас уже не ручался за свои шесть чувств. Просто все слилось в одну картинку.

– Отдай мне трекер, – сказал Санька.

Коричное дыхание опалило шею. Горячий металлический брусок упал в карман рабочей куртки. Санька неуловимым движением поймал белую ладонь, еще касавшуюся грубой холщовой ткани.

Линь вздрогнула. И поделом мне. Теперь она будет бояться меня всю жизнь. Санька осторожно прижал ладошку к губам, тихо прошептав в самую серединку, где кожа вопреки касанию металла и токсичных жидкостей каким-то магическим образом осталась тёплой и мягкой, как шёлк:

– Твои руки, Линь, как руки хирурга, чувствуют механику… чужой души. Слушай… Я сейчас пойду к ним. А ты побудь здесь. Обещаешь?

– Да, Саня.

Ошметки взорвавшегося коммутатора валялись по всему силовому помещению, а его останки кто-то сердобольный уже вытащил на свет божий из недр батареи. Санька, не обращая ни на кого внимания, присел перед изуродованным бутербродом электронных элементов и провел кончиком пальца по оплавившимся тиристорам. На каком старье работаем, боги Сети… Неужели еще сотня лет пройдет, а мы все так же будем торчать в двадцатом веке, получая новые технологии из-за границы с опозданием на эпоху?

В поле зрения появились Пароёрзовские ботинки. Санька хотел было подняться, но передумал. Я действительно виноват.