Ольга Камашинская - Дочь экстрасенса

«Да пошел ты» – Ирина встала и хотела уйти к себе. Николай продолжал бухтеть: «Правда – матка глаза режет?!»

Максим вскочил: «Ну, ты меня, падла, достал! Когда у нас в доме есть было нечего, ты смылся, пристроился, как альфонс, к бабенке за жирные щи и пироги, служить. А теперь, гнида вонючая, приперся!»

Он схватил Николая за шиворот, потряс, а потом, толкая и пиная, вышвырнул за дверь квартиры.

Побледневшего Максима тогда трясло от ненависти: «Прибил бы эту сволочь, прямо здесь, только руки марать не хочется». Ирина успокаивала парня: «Да брось ты, он просто слабый человек, не выдержал испытаний, которые выпали тогда на нашу семью, да и на всю страну в целом. Не все люди сильные и верные, способные защитить себя, своих детей, любовь. Ну не убивал же он, не грабил. Просто предал нас в трудные дни – вот и все, что сделал плохого».

Максим сказал: «Ненавижу слабых людей» – и пошел курить на балкон, чтобы снять напряжение. Видимо, у него тогда всплыли в памяти воспоминания, как его этот «дядя» попрекал куском хлеба.

Ирину этот визит совсем не взволновал. Все это: любовь, совместная жизнь – были далеко в прошлом. Женя, когда узнала, что без нее приходил отец и пытался скандалить, пожалела, что ее в этот момент не было дома: «Уж я бы ему высказала все, что думаю о нем!»

Да, кстати, детей-то своих у Леры не было. Получается, Женя – единственная наследница их имущества. Вот теперь у нее к двадцати одному году будет своя квартира и машина. Вот тогда пусть и отделяется. Что-то она поговаривала насчет жениха. Пусть выходит замуж за этого своего художника или дизайнера, кто у нее там сейчас. А то стала совсем неуправляемая. Ночные клубы. Гонки без правил. Толпы то лохматых, плохо пахнущих парней в квартире; то каких-то бритоголовых качков и хохочущих, продажного типа девиц на даче. Вероятнее всего, выйдет замуж – и кончатся пьянки, «энергетики» и разные рисковые авантюры. Ирина вздохнула.

Максим рос послушным, вежливым мальчиком. Он хорошо, ровно учился. Учителя не могли на него нарадоваться. И она, Ирина, не знала никаких со своим племянником хлопот. Правда, он был угрюм и слишком застенчив, но постепенно стал более общителен.

Но зато Женя всегда была трудным и упрямым ребенком. Своевольная, скандальная, драчливая – она с раннего детства с кем-то ссорилась, потом мирилась, дралась с пацанами и девчонками, орала на весь двор, обзывала старушек. Обливалась с балкона водой, лазила по деревьям и крышам. В школе пререкалась с учителями, постоянно с кем-то враждовала и выясняла отношения. Не слушала мать и делала все по-своему. С ней было трудно, а порой и невозможно найти общий язык. Ирине постоянно приходилось то вытаскивать дочь из вопящего дерущегося комка тел, то выслушивать замечания учителей или жалобы соседей. А в старших классах даже ходить к инспектору по делам несовершеннолетних (драка, мелкое хулиганство, оскорбление милиционера). Ирина обращалась к психологам, опытным педагогам и воспитателям, читала книги по детской и семейной психологии. Но никакие ее усилия к исправлению дочери не приводили. Хотя, может быть, не делай она всего этого, Женя вообще бы скатилась на самое дно.

Джейн проснулась от своего крика. Снова этот жуткий сон. Она услышала свое прерывистое дыхание и почувствовала отчаянно бившееся сердце в своей худенькой детской груди. Снова и снова сон врывался в ее уже пробудившееся сознание. Сначала луна освещает красивый серебристый снег. Потом ее заволакивает темная туча. Ночная темень, зловещие ветки деревьев. И тяжелые шаги настигающего преследователя. Она бежит, бежит на пределе сил, но путается в каких-то зарослях, падает. И ее догоняет крупный, буквально огромный, как ей кажется с земли, мужчина. Хватает своими железными, цепкими руками, стискивает, ломая ребра. Невыносимая боль. Ее крик в ночи. И ужас от ожидания страшного конца. Этот сон повторяется постоянно вот уже год. И каждый раз ей становится все страшнее и страшнее.

Вбегает испуганная дежурная воспитательница, обнимает, успокаивает, дает выпить какие-то капли с сильным запахом валерьянки. Джейн перестает дрожать и всхлипывать, но до утра уже не может заснуть.

Джейн не помнит своих родителей и то, как она попала в приют. Но, когда стал повторяться этот ужасный сон, она как-то раз услышала разговор двух воспитательниц. Одна сказала: «Бедная девочка. Может этот сон, от которого она кричит по ночам – ее детская память о страшной гибели родителей?» На что мадам Бэнсен ответила: «Вряд ли такое возможно. Джейн была совсем крошкой и не могла ничего запомнить».

И Джейн действительно ничего не помнила о своем раннем детстве. Вся ее двенадцатилетняя жизнь прошла в приюте небольшого приморского городка. Здесь к ним относились очень хорошо. Кормили, одевали, учили шить, вязать, готовить, танцевать, играть на фортепиано. К ним приходили преподавательницы и проводили занятия по тем же предметам, что и в соседней гимназии. Девочки чинно гуляли и играли по парку или по набережной в сопровождении дежурной воспитательницы. По воскресеньям ходили в церковь. В приюте была хорошая библиотека, и девочки много читали. Особенно большим спросом у них пользовались любовные романы Джейн Остин и Шарлотты Бронте. Мечтали. Думали о мальчиках. Как все девчонки их возраста, ссорились и мирились. И Джейн даже не представляла, как это – жить вместе с мамой и папой, а не в большой компании девочек разного возраста.

Утром Джейн неожиданно вызвала к себе директор приюта мадам Дюваль. «Какую провинность я совершила?» -думала немного испуганная девочка, когда шла по длинному коридору в кабинет директора.

Но мадам Дюваль встретила Джейн приветливо, усадила в большое удобное кожаное кресло, сама села напротив и спросила: «Как дела, Джейн?» На Джейн смотрели умные, внимательные глаза. Седые волосы на висках. Прямая спина. Строгий темно-коричневый костюм. Хотя мадам Дюваль никогда не кричала на воспитанниц и строго не наказывала их, почему-то все они уважали и побаивались ее. Даже сам кабинет, с его дубовой мебелью, огромными книжными шкафами и тяжелыми портьерами на окнах, внушал уважение.

Джейн, потупившись, ответила: «Спасибо, мадам Дюваль, все хорошо».

Но опытный педагог видела напряженный взгляд девочки, бледность, темные круги под глазами. Она знала о ночных кошмарах своей воспитанницы, поэтому продолжала: «Тебя что-нибудь тревожит, Джейн?»

Тогда, поборов робость, Джейн решилась: «Мадам Дюваль, я постоянно вижу один и тот же кошмарный сон. Мне страшно. Я все время чего-то боюсь. Боюсь ночи, темноты и даже днем боюсь гулять по парку. И еще одно. Я хочу знать, кто мои родители. Живы ли они?»