Сергей Баймухаметов - Темная власть. Как спасти детей от наркотиков

В этой связи я хочу сказать о несовершенствах нашего уголовного законодательства, судопроизводства, и вообще – об отношении общества, общественного сознания к наркомании в целом и к наркобизнесу в частности. Мне мои американские коллеги, когда я проходил стажировку в ФБР, рассказывали: суд присяжных все может принять во внимание, с самым матерым, закоренелым преступником, с убийцей разбираются. Какой была его жизнь, несчастное детство, бедность, гетто, родители-пьяницы, личная месть… – все принимают во внимание и обсуждают. Но как только речь заходит о торговле наркотиками – суд присяжных беспощаден. Продавал детям кокаин? Покушался, подрывал мозг, интеллект, генофонд, будущее нации? Все. Максимальный срок. До пожизненного. И никаких условно-досрочных освобождений. У нас же к дельцам наркобизнеса все еще относятся как к незначительным преступникам, витает в нашем обществе некое не то благодушие, не то, простите меня, элементарное непонимание и глупость: продавал, мол, и продавал, а ты не покупай.

И что еще очень печально и тревожно: перемена в настроениях местных жителей. Раньше они нам помогали, поддерживали. Ведь заготовщики и им не давали покоя: угоняли машины, мотоциклы, скотину угоняли, посевы травили. С начала девяностых годов начался перелом. Понятно, что он связан с кризисом в экономике, с распадом государственных предприятий, колхозов и совхозов. Десятки тысяч людей оказались без работы и без денег. В общем, местные занялись заготовкой. Приезжаешь на чабанскую точку, а там неподалеку стоит стожок скошенной конопли. Подходишь к чабану: аксакал, почему не сожгли? А он отвечает: у меня бензина нет! Приезжай и сам жги! Так и получается: он выжидает, кто первым приедет. Если мы, то сожжем. Если гонцы, то они возьмут уже готовый, высушенный товар.

Да чабаны-то еще на виду. А как быть с теми, для кого заготовка марихуаны стала чем-то вроде работы на приусадебном или дачном участке? И будем смотреть правде в глаза: когда в наркоторговле участвует население , когда начинается борьба с населением, власть проиграет в любом случае.

У меня друг был, мы с ним с детского сада вместе. Всю жизнь. Это даже больше брата – вот он кем был для меня. И вот он умер, 15 февраля, месяца не дожил до восемнадцати лет. Передозняк , как у нас говорят. То есть передозировка. Остановилось сердце.

Мы с ним и курить вместе начали. В смысле – анашу, травку. У нас все курят. Первый раз я укололся в четырнадцать лет, четыре года назад, и было это, как сейчас помню, 13 апреля. Перед этим к нам с другом приехали знакомые ребята и стали говорить, что у них начинаются ломки , а денег нет, чтобы соломы , то есть маковой соломки купить. Стали у нас просить. У нас деньги были: мы ребята кавказские, уже тогда зарабатывали разными способами… Мы им дали. Они предложили нам уколоться. Мы, конечно, отказались. На следующий день – снова деньги просят. На третий день – тоже. И как-то у нас одновременно с другом мысль появилась: вроде деньги мы даем, а получать ничего не получаем, как в яму. Понимали, что деньги даются без отдачи. Как бы жалко, что ли, мол, хоть что-то получить бы… И решили попробовать.

Мне это до сих пор странно. Я с детства очень сильно боялся уколов, а тут сам, по своей воле. Ну, первый раз нехорошо было, никакого кайфа, второй раз – тоже. А они говорят: попробуй, это только вначале нехорошо, потом кайф будет.

С того дня и началось. Ничего особенного, вроде так и надо. Я вообще мальчонка общительный, знакомых у меня много. Половина из них – колется. Обычное дело.

Но я лично никого не уколол, никого не соблазнял, не уговаривал. Не хочу, чтобы потом человек меня проклинал, как я тех пацанов, которые меня уговорили. Это самое гнилое дело. Хотя нет: самое гнилое – барыги, которые сами не колются, а только продают, деньги делают.

Я – жулик. Никогда не воровал, не фарцевал, не барыжничал и презираю это дело. Даже когда мы в Москву переехали жить и я здесь стал как бы новенький, то и здесь не потерялся. Говорю же: я мальчонка общительный. Сразу вычислил, где и как можно делать деньги, кого обжуливать. Нашел товарища с машиной, наладили мы с ним разные игры, вначале наперстки, потом все прочее. И неплохо зарабатывали. Говорят, что наркоманы – грязные, опустившиеся люди, которые все из дома тащат, по-нашему говоря – крысятничают. Крысятничать – последнее дело. Но вы же видите, что я не такой, никогда не крысятничал, не унижался. Сам покупал и жил в чистоте.

Здесь, в Москве, доза у меня выросла до полутора стаканов в день. Это много. И еще я всегда оставлял на утро, чтобы раскумариться . Это вроде похмелья, как у алкашей. У нас называется – кумар . То есть кайфа уже не было. Понимаете, вначале ловишь кайф, а потом привыкаешь и уже нет ничего, только бы раскумариться . Вначале кайф, а потом вся жизнь идет на то, чтобы только стать нормальным. Уколешься с утра – и вроде голова прояснилась, глаза все видят, соображаешь, что к чему. То есть просто становишься нормальным, как все, а о кайфе уже и речи нет. И как бы получается, что овчинка выделки не стоит.

Хотя можно и потом ловить кайф. Если перейти на более сильный наркотик. У меня был случай, когда я закупил большую партию ташкентского опиумного мака. Это совсем другое дело, не то что московский мак-самосей. Можно переехать в Ташкент и вновь начать кайф. Но там, перейдя на ташкентский мак, человек больше двух лет не протянет.

Случалось, и у меня не было денег. И мака – тоже. Начинались ломки. Ну как их описать? Постоянная зубная боль во всех мышцах. Кости, суставы как будто сверлит зубная бормашина. Человека всего выворачивает из суставов; если на кровати лежит, то до потолка подлетает. Страшно, когда у тебя ломки начинаются, и ты знаешь, что вон в том доме, в известной тебе квартире стоит раствор, а ты не можешь его взять, нет денег. Страшно.

Первый раз я задумался, когда позвонили из Минеральных Вод и сказали, что от передозняка умер мой друг. Он был для меня всем – и вот так вдруг уйти. Второй раз, когда однажды проснулся дома в одном пальто на голое тело. Стал вспоминать. Из дома я ушел, как всегда, в костюме и в галстуке. Денег не было. Вспомнил, что на Даниловском рынке отдал барыге за одну дозу и костюм, и рубашку, и галстук. Домой, значит, пришел вот в таком виде.

Я всегда считал себя крепким пацаном, который никогда не будет унижаться, крысятничать, с себя снимать. А тут такая история. И я подумал: а что же дальше будет, если даже моих денег не хватает?

Известно, что будет. Для начала станешь шестеркой у барыги. Барыга тебе скажет: хочешь получить дозу, приведи, найди мне людей, которые купят, которым надо. Побежишь искать, никуда не денешься. Но так много не набегаешься, доза нужна каждый день. Рано или поздно увидишь открытое окно в магазине, какую-нибудь вещь на прилавке, которая лежит и дразнит: вот она, кучу денег стоит, схватил и убежал! И – попал на зону…