Антон Ерхов - Європа

– Или всё же – рé-тейл?

– Я как-то специально рылся в сети, – сказал Андрей. – Кто как пишет. Кто ритейл, кто ретейл. И не просто на форумах – и в книжках, и в словарях. Хотя чаще всё-таки «ри», – он бросил окурок в урну. – Завтра к девяти давай. С того входа. Скажешь охране, что новенький, или пусть меня позовут… Кстати, возьми с собой туфли и чёрные штаны.

«Блин», – тут же подумал Игорь.

– Игорян, твою мать, – скажет Халин следующим утром. – А других туфлей не нашлось?

Ждан пришёл без пяти или даже без пятнадцати девять – с пакетом, в который сложил штаны и туфли. Попросил охрану позвать Андрея, зашёл с ним внутрь.

«Вообще, – сказал Халин, – без пятнадцати надо быть уже в зале. Так что прикидывай время, чтобы успеть переодеться и спуститься. Некоторые приходят чуть ли не к восьми, пьют кофе перед работой, общаются. Но тут уж смотри сам. Охрана начинает пускать где-то в полвосьмого».

Магазин открыли для посетителей. Внутрь сразу же вошли человек десять, ждавшие у дверей – молодёжь (все как один с банками колы); толстая женщина в шляпе, обмахивающаяся журналом; средних лет пара с детишками-близнецами; мужик в эмчээсовской форме – прошагали мимо камер хранения, стола проверки техники, касс, свернули перед инфо, прошли через калитки-турникеты, и растворились в супермаркете.

«Подожди пока здесь, – Халин поднял руку и покрутил пальцем. У спецназа этот жест означает „на позиции“. – Схожу нарою тебе футболку, а потом придумаем что-нибудь со шкафчиком».

Через неделю Игорь привыкнет к правильным названиям: зона входа, кассовая зона, предкассовая… Та же территория, где он ждал Андрея – от входа в магазин (открываются автоматически) и до входа в торговый зал (отвори калитку сам) – звалась зоной входа-выхода. Белая дверь между отделом проверки и обменкой вела в административную часть: к начальству, менеджерам, раздевалкам, столовке – «стафф онли».

Эмчээсник оплатил на кассе чайник, показал чек охраннику и подошёл на проверку к скучающим техникам. Один из них тут же подхватил коробку – открыл, вытянул гарантийный талон.

Халин вернулся минут через пять. «Держи, Игорь-джан, – сказал он и протянул мятую красную рубашку-поло на трёх пуговицах (все почему-то звали их футболками), – должен влезть. Идём». В отделе мелкой бытовой Андрей попросил девушку, стоявшую за гладильной доской и демонстрировавшую какой-то утюг с отпаривателем, прогладить поло: «Терани, плиз, пару раз». Девушка была одета не по форме – в серой юбке и белой блузке, да и бэйджик не как у всех – розовый. «Прома», – пояснил Халин.

Ждана подселили к Диме Сотнику. «Димон, Болоцкий ведь с тобой был в шкафчике?» «Да», – без особого энтузиазма ответил Дима. «Принимай тогда нового соседа».

Казалось, Сотника вытащили из комедии про укурков. «Йоу, – поздоровался он и, как-то хитро помотав рукой, хлопнул Игоря по ладони. – Как раз и ключи вторые остались».

«Не долго я один потусил», – сказал Дима уже на лестнице. И сразу спросил: «Про штрафы тебе рассказали?» «Нет», – сказал Ждан. «Небритость стоит два доллара, – Сотник шёл впереди, но постоянно оборачивался, – то же и прочая неопрятность – грязная футболка, штаны, нечищеные туфли, бардак на голове. Болтовня по мобильному, если докажут, что личная – пятерка, а то и выше. Ставь на вибро, чтобы никто звонка не слышал». – «Опоздания?» – «Там хитрая система. За первое – два, за второе – четыре, за третье – восемь… В конце месяца счетчик обнуляется, и опоздания снова начинаются с двух баксов. Прогул, к слову, стоит двадцать». – «Второй – сорок?» – «За второй в одном месяце, наверное, на фиг уволят». – «А что, прогуливают?» – «Вообще, прогул – это опоздание больше, чем на два часа… Болоцкий отгребал, – Дима легонько постучал кулаком по стене. – Ну и я тоже…»

Мужских раздевалок было три. «Нам в дальнюю», – Сотник вытянул из кармана ключи.

Два ряда красных шкафчиков и окно с видом на парковку. Дима открыл одну из дверок, перевесил рубашку на тремпель к джинсам, освободившийся протянул Игорю, затем провёл рукой по полке и достал вторые ключи.

«Кроме того, – сказал Сотник, – штрафуют за пыль на технике, ценники не на месте, невыставленный товар, непроведённую переоценку. Нельзя шататься по чужим отделам, собираться больше двух… Ладно, – Дима вынул ключ из замка, – переодевайся, закрой тут всё и в зал».

Игорь достал штаны – прежде надевал их лишь раз – на выпускной, для этого они и покупались. Хорошо, что не поправился с тех времен, а то пришлось бы вчера непонятно у кого одалживать деньги и бежать в магазин. С туфлями вышло хуже. Придя домой после собеседования, Ждан отыскал коробку с ними на антресолях (туфли тоже покупались на выпускной, правда, носились почаще, чем штаны) – протёр, померил – всё в порядке… Фух… И только утром заметил, что на одной подошве (левая-толчковая) – дырка; не просто трещинка, а дыра – большая и насквозь – будто мышь прогрызла. Хрен его знает, как не заметил с вечера. В конце концов – не кроссовки же обувать со штанами – Игорь нашёл другие: то ли туфли, то ли шлёпки – светло-коричневые, полуоткрытые, потёртые, но с целыми подошвами.

– Если кто из начальства увидит, – сказал Халин, – что у меня продавец в такой обуви – будут до завтра всем составом насиловать.

– В извращённой форме, – подсказал стоявший рядом продавец. Худой, высокий.

«Чижов Константин» – прочитал Ждан на бэйджике.

– Игорь-джан! – Андрей потоптался на месте, ещё раз поглядел на обувь Ждана. – Чёрные туфли, а не рыжие сандали.

Костя рассмеялся.

– Давай никому особо на глаза не попадайся… Так, – Халин шагнул в сторону, чтобы не загораживать Чижова, – это – Костян, это – Игорь.

«Очень приятно», «взаимно», пожали друг другу руки.

– Он будет тебя стажировать. Расскажет по технике, что тут вообще к чему – что можно, что нельзя. Как продавать. Короче, сделает из тебя настоящего джедая… Если всё пойдет нормально, недели через три переведём в продавцы – будешь бомбить на себя, зарабатывать бабки. А пока что – записываешь продажи на него, – Халин похлопал по карману, – оплачиваешь репетиторство.

Имена, как правило, исчезали первыми – отклеивались от лиц-фигур-силуэтов, будто этикетки от банки, если подержать её под струёй горячей воды. Точно были знакомы, но как зовут не вспомнишь… Впрочем, сейчас получилось иначе – и слава майтреи, – вряд ли кому хотелось вспоминать эту недовольную физиономию, зато имя – Мариэтта – отклеившись от человека, стало ещё одной штукой, которую можно забросить в стол – к приглашению на семинар, ключам от старого ящика, непригодившимся фотографиям три на четыре, и приехавшему с посудомойкой бейджику какого-то китайского рабочего.