Николай Нуждин - Кали-Юга. Повесть-эссе

Вот в эфире растекаются грустные тягучие арабские напевы. Рядом, надрываясь кричит грубый гортанный голос. Задыхается, сбивается и начинает снова кричать в микрофон. Фоном к его выступлению служит рёв двигателей, канонада, взрывы, кашляющий треск автоматных очередей, легко узнаваемый на слух. АКМ-74. Самое революционное в мире оружие.

Крутим верньер дальше. Там нежное женское контральто, на незнакомом языке проникновенно шепчущее о любви… или о сводке с Токийской биржи. Нет, хотелось бы, чтобы на таком языке говорили только о любви.

Ещё дальше по шкале – славянские песни; филиппинский фестиваль народной музыки; многократно усиленный транслятором приказ на английском бомбить указанные цели; вздохи «O! Girls! Girls-s-s-s-s!»; аритмия африканских барабанов, и ещё, ещё, ещё. Так можно провести вечность, вслушиваясь в электромагнитное дыхание планеты.

Иногда натыкаешься на странные разговоры, состоящие из обмена буквами и цифрами. Пара минут и связь прекращается. Это радиолюбители. Единственная каста, которой радио не нужно как средство достижения каких-то целей. Оно просто есть и они этому рады. Иногда слышишь сигналы о помощи на незнакомых языках, иногда всплески радости, и всем им неизменно сочувствуешь и хочешь быть непременно там, с ними, и в беде, и в радости. Но чаша сия миновала.

Остается радио и ночные бдения. После которых – блокноты и тетради, заполненные записями, когда корявыми и пьяновалящимися в стороны, когда ровными, почти каллиграфическими. Всё зависит от фаз Луны, пятен на Солнце и ветров, дующих с мельницы богов.

…«Вы видели когда-нибудь те зелёные автобусы, которые раз в неделю отправляются в дорогу с вокзала вашего города. Может быть эти автобусы и совсем другого цвета. Но чаще всего зелёного, тёмно-зелёного. Цвета соснового леса или затянутого ряской пруда. Все они объединены одной фанатичной целью – добраться в Наш город. Он не отмечен на картах (не спешите тасовать колоду), на дорогах не бывает ГАИ.

А если вы не знаете, что ждёт вас впереди, а вы этого точно не знаете, то покупайте билет на тот самый зелёный автобус и не бойтесь быть единственным пассажиром, потому что…»

– Иди обедать, – донеслось с кухни.

– Иду.

Это моя бывшая жена. Вернее сейчас она уже бывшая, а когда я писал про Наш город она была ещё настоящей женой.

«Письменный стол, компьютер, ручка, карандаши, блокноты, бумага, мусор в пепельнице, потухшая сигарета в пальцах – это я». Вернее та модель «меня», которая действует здесь и сейчас. Но вот я встану из-за стола, выброшу окурок и стану совсем другим. Ну, может, не совсем, но другим. Чтобы та женщина на кухне снова не смотрела на меня наполненными испугом глазами. Именно тогда я начал писать стихи, а стихи и любовь к женщинам две вещи абсолютно несовместные.

Осторожно, не дыша, я достаю с полки, из-за книг початую бутылку аперитива и делаю большой глоток. Не успел. Даже острота реакции не спасла, хотя и не подвела. В дверях, опираясь о косяк, стояла она. Никто ничего не сказал. Она развернулась и, опустив голову, ушла.

«Теперь будет плакать» – догадался я, ставя бутылку на место. В прихожей зазвонил телефон. Из кухни уже раздавались всхлипывания. Я вздохнул. Теперь, последние пять лет это повторялось постоянно: она плакала, я вздыхал… и шёл снимать трубку. День начинался отвратительно.

Звонили из редакции и просили доработать рассказ, который я отправил им ещё две недели назад. Рассказ конечно был не очень, я и сам это прекрасно понимал, но деньги за него бы пригодились семейному бюджету. «Да, конечно. Да, я сделаю. Да, изменю. Да, именно так, как вы хотите. Конечно. Сегодня же займусь». Пока я выслушивал их довольно глупые претензии к моральному облику моих героев, жена включила телевизор. Опять новости. Какие-то нерадостные нынче новости.

– Сделай погромче!

«… в назначенное время не вышла на связь. Предположительно лодка находится на дне, на глубине полторы тысячи метров. Ведутся широкомасштабные поиски. В них участвуют силы Северного флота и зарубежные спасательные группы из Норвегии и Великобритании. А теперь – новости культуры».

– Саш, можно уже убавить? Орёт больно.

– Да, можно.

В трубке всё ещё жил нудный и тусклый голос редактора, после которого курить хотелось неимоверно, как после водки. Благо сигареты рядом. «Максим». Нет, ну назовут же. Я закурил. В квартире. Жена опять будет ругаться. И плакать. Да, конечно, я пил, много пил. Курил по паре пачек в день. Носки менял раз в неделю. Ночами сидел на кухне и строчил свои стишки и ваял прозу. Но разве это причина для постоянной ругани, стычек, сцен ревности, необоснованных кстати. Все деньги я приносил домой. Все без исключения. Мало конечно, но этого хватало. Да и рассказы мои уже более охотно стали брать в печать. Тоже копейка гонораров. Ну не член Союза писателей. Не тысячами долларов гонорары. Зато признан, узнаваем, читаем, востребован. Что нужно ей??? Ведь и любовь была. Романтические свидания, продолжавшиеся до четырёх утра и заканчивавшиеся, как правило, поцелуем в загаженном подъезде на четвёртом этаже. Поцелуй обычно продолжался полчаса. Эх, волны моей памяти. Не целовались мы уже где-то полгода. И ещё дольше не спали вместе. Как всё прошло – никто и не заметил. Остался только штамп в паспорте. Конечно, она права, она хочет большего, – семью, детей, квартиру, машину. Так почему же этого не хочется мне? А мне чего хочется? Выковыривать ночами из своей головы насекомоподобные мысли и расчерчивать ими белые листы своего будущего? Что за будущее может быть у человека, которому ничего не надо? Какое-то тухлое, мутное и загадочное будущее вырисовывается. Где-то лет через пятнадцать-двадцать меня можно будет встретить в коллекции местного бомжатника. Это в лучшем случае. В худшем я загнусь гораздо раньше от водки, сигарет и баб. Бабы меня точно доконают. Любить их вредно, а не любить не могу. Отсюда и водка. Ну не только отсюда. Она ещё и здорово помогает составлять буквы в слова и предложения. Соавторство. Печальное, ибо неразрывное и бесконечное. Ещё печальнее тем парням на глубине в полтора километра в своём железном гробике. Скорее всего они уже не выберутся, а у нас есть шанс начать другую жизнь. Например, развестись. Но это может подождать. А пока может быть начать вот так – «Сначала, когда турбины заглохнут и тридцатитонные винты перестанут бесполезно перемалывать воду, будет тишина».

Сентябрь 51хх г.

Осталось четыреста с лишком тысяч лет.

…я никогда не любил сигнал домофона, который напоминает визг испуганной женщины. Но это был единственный звук, выводивший меня из оцепенения.

В квартире был бордель. Не буквально. Еда, выпивка, журналы, презервативы, женские трусики и прочие компоненты белья, подушки, одеяла валялись по всему дому не исключая книжные шкафы и холодильник. В ванной описывала циркуляцию средних размеров щука.