Николай Нуждин - Кали-Юга. Повесть-эссе

Почему Кали-Юга? Не потому что какой-то засекреченный китайский полковник предложил мне переработать чью-то рукопись. Переделывать вообще занятие неблагодарное и бессмысленное. Хотя… Тетрадь в коричневой покоробленной обложке так и осталась лежать на столе. Где же она побывала? Явно перенесла пару всемирных потопов и засух. Закаменевшие разводы чего-то непонятного. Выцвевший корешок. Желто-серые страницы едва не ломаются под пальцами. И тогда я вспомнил. Вспомнил всё так ясно, отчётливо, во всех тех подробностях, которые почему-то называют мельчайшими. И со всеми теми чувствами и эмоциями, как будто это происходит сейчас, сиюмоментно. Со мной. Только постаревшим и начавшим понимать, что это было. Как именно это было. Как именно тогда светило солнце. По-летнему так светило. Уже припекало…

И память начала швырять меня из одного времени в другое яркими вспышками воспоминаний. И засосало под ложечкой, и сердце стало биться по-сумашедшему быстро и нервно, и дыхание спёрло, и ком в горле встал. Как тогда, где-то в самом начале Кали-Юги.

…Где-то в самом начале Кали-Юги

«Это хорошо, что осталась банка тушёнки. По крайней мере, будет, что съесть на ужин. А завтра придётся искать ещё что-нибудь. На продовольственный пункт идти не хотелось. «Ничего, займу у Поганца пару талонов или…». Я ощупал карманы потрёпанной старой куртки и вытащил помятую и отсыревшую пачку сигарет. «… перехвачу хавчик на табак». Теперь аккуратно достать сигареты, разделить их на две части. Сырых оказалось больше. Завёрнутые в сопельник они отправились обратно в карман. Остальные – в пачку. Одну сигарету я с наслаждением сунул в зубы и закурил. «Спички тоже кончаются», – отметилось с сожалением. Да и хрен с ними. Всего в этом мире всё равно не получишь.

Я задрал голову и зачарованно смотрел на небо, пуская в него сизые кольца табачного дыма. Оно было как всегда грязное и ржавое. «Часов пять вечера». И заладилась же такая погода в мае. Но ничего. Скоро всё изменится и небо станет цвета дымчатого стекла, и кончится дождь, и в гости придут Якут, Поганец и Алекс, и приведут девчонок, и может придёт Танька и будет музыка пустых бутылок…

Перезвон пустых бутылок

Напоминает мне о том,

Что жизнь прошла,

Она уныла,

В младые годы мне постыла.

Остался лишь в груди огнём

Сплошной, похмельный, затяжной

Психоделический синдром.

Но это только будет. Чёрт бы побрал эту распроклятущую жизнь. Я потянулся и поднялся с хрустящих осколков бетона, на которые сел так незаметно для себя. Пора домой. Это пройти пару кварталов и не попасться. Последнее труднее.

Я шлёпал по лужам, разгоняя круги от дождевых капель. Шёл и вспоминал. На душе опять стало погано. Вот и родимый дом – тёмная от дождя кирпичная пятиэтажка рядом с парком. Раньше здесь было красиво. Воскресные прогулки с родителями, согретые ванильным пломбиром и разбавленные газированной водой с сиропом».

Именно таким был этот мир. Неустроенным, безалаберным и настолько близким, что даже сейчас, в годы разумной зрелости, он кажется тебе самым лучшим из возможных миров. Тогда выбор слов и складывание из них предложений были не более чем весёлой ночной игрой. И вся жизнь казалась игрой: бросание кубика, ходы, чёт-нечет, е2-е4, дубль, флэш…

Игра. А что было пред тем как тридцатитонные винты перестали бесполезно перемалывать воду?

Лоснящийся чёрным маслом корпус субмарины был окружён сплошным мерцающим ореолом. Ореолом святости. О, святая субмарина! Аллилуйя! Молитесь люди, ибо грядёт ночь:

Мать наша,

Иже еси в толще морской.

Да святится имя твоё,

Да пребудет царствие Твоё.

Аминь.

Молитесь люди и может быть она проплывёт мимо. Молитесь рыбаки, чтобы она не попала в ваши сети. Молитесь купцы, чтобы ей не захотелось отведать ваших мускатных орехов. Молитесь, люди, чтобы вас миновала её святость, ибо это святость особая, мучительная и острая как удар кинжала. И в час вечерний и полуночный сотни глоток исторгают на одном дыхании «Аминь».

Аминь. Отделившись от Пятой эскадры подводная лодка скользнула через узкое горлышко Гибралтара в синеву Атлантического океана. Её тут же засекли НАТОвские станции слежения. Субмарина постепенно уходила в глубину, сливаясь с окружающей чернотой. Там, наверху, осталось солнце, лёгкий бриз с Гибралтарской скалы, сливки и тунисские апельсины, обнажённые тела на пляжах Ривьеры, Марсель, Тулон, пирамиды, Сахара, разбитый землетрясением Лиссабон, знойная Корсика, томная заснувшая Сицилия, – всё это осталось где-то там за горизонтом времени, в мире живых.

В мире живых осталось и то, что все называют ежедневностью.

12 августа 5181 г.

Осталось 426819 лет.

«Сначала, когда турбины заглохнут и тридцатитонные винты перестанут бесполезно перемалывать воду, будет тишина. Такая тишина, что будет слышно, как у твоего соседа, стоящего рядом, кровь шуршит по венам. Это будет всего лишь началом. Потом появятся короткие гулкие звуки. Миллионы тонн воды тихо и осторожно прощупывают корпус лодки, проверяют качество металла и сварных соединений. Там, где тонко, там и… но не сразу. Пока субмарина, словно дохлый кит, плавно и резво проваливается в глубину, звуки учащаются. Теперь это уже скрипы и стоны. Титановый сплав чувствует свою близкую гибель и пытается сопротивляться. Но недолго и безрезультатно. Сталь сминается как пластилин в тонких нежных ребячьих пальчиках. Вот в этот момент становится страшно. Страшно до того, что весь отсек сжимается в точку где-то на затылке и пульсирует в такт скрипящему металлу. Через мгновенье носовая часть корпуса легко трескается и лопается узором фантастического цветка. Металл корёжится так, словно мифический кракен пытается проникнуть внутрь лодки, разорвав корпус.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.