Калина Красная - Lucid dreams

Я хотела возразить, но маска сковала лицо, и даже головой, в крепких руках Антонины, помотать не могла.

– Не крутитесь, – строго сказала парикмахерша, – ухо поцарапаю. Не думайте только, будто вы что-то сверх нормы просите, я такого насмотрелась на работе, есть люди в любую задницу влезут без мыла, зато и живут получше нашего, а кому-то и положены льготы, не по блату, а по закону, а они молчат. Разве это справедливо, скажите?

Я посмотрела на стены дома. Конечно, фундамент просел, я и сама знаю, крышу давно пора чинить, стропила менять. Отгоняя эти мысли, я упрямо уставилась в телевизор. Принц, под чарами злого гения увлекся другой, приняв ее за царевну-лебедя, и клялся ей в верности, Антонина же продолжала наставлять меня:

– Вы же уважаемый в городе человек, дизидент, как говориться, все ценят вашу принципиальность. Видите, даже Первый вас приглашает, вот и потребуйте свое, что вам положено.

Заметив мое молчание, она вздохнула и перевела тему разговора:

– У вас там «Москвич» в гараже? Уж не четыреста двенадцатый ли?

– «Запорожец».

– Ахаха! – засмеялась, вконец обнаглевшая, Антонина. – «Запорожец!» Эх вы, интеллигенция, за чужие права боретесь, а за свои…

Ее речь прервал телефонный звонок.

– Не вставайте, пожалуйста, я подойду, – сказала парикмахерша и быстро подбежала к телефону.

– Да. Я это, Сергей Иваныч, Тоня, я тут! – она усердно кивала головой, отчего ее крупные серьги тряслись, как бешеные. – Слушаюсь. Все нормально, работаю, да будет сделано, хорошо, конечно, да-да, извинюсь, не волнуйтесь.

– Сам Заливайко звонил, – важно сказала она, положив трубку и повернувшись ко мне, – приёма не будет, форс мажор, как говорится, вам просили передать извинения. Жена товарища Первого купила норковую шубу, и он отменил на сегодня все встречи.

– Так просто отменил? – возмутилась я, – как это? Что и банкета не будет?

– Не так просто, а по семейным обстоятельствам, поправила Антонина, – такое событие! Что он не человек? Имеет право на личную жизнь. Вы же все равно не хотели идти, – съязвила она, – ушки приоткроем?

Из телевизора раздавались громкие, полные страсти звуки оркестра, принц, понявший, что стал жертвой обмана бежал к озеру, чтобы найти им преданную возлюбленную.

– Ну что вы загрустили? Будете самой красивой на дне рождения. Челку направо?

– Налево.

– Ну вот, теперь вы, как дикторша из телевизора. Довольны? Вот и прекрасно. Распишитесь. И время поставьте, пожалуйста, для сверхурочных, – пояснила Антонина, укладывая инструменты в сумку. – До свидания, я побежала.

– До свиданья, спасибо – растерянно ответила я, закрывая дверь за ней.

Потрогав руками волосы, я покрутилась перед зеркалом. Прическа, действительно, мне очень шла, возможно, это была лучшая стрижка в жизни. Я подкрасила губы, еще раз полюбовалась на себя и уселась на стул. Открыла свежую «Литературку» – все одно и тоже. Взглянула на часы – без пятнадцати девять. Идти никуда не хотелось. Да и куда, вообще-то? Снова петь под гитару на кухне? Читать вслух Вознесенского? Я машинально взяла карандаш и, покрутив его в руках, положила на поверхность стола. Карандаш покатился к стенке. Вздохнув, я вышла во двор. Дождь закончился. Уже стемнело и первые звездочки светились меж лохмотьями туч. Прошлась вдоль дома. В гараже поблескивали стекла «Запорожца», и в ушах зазвенел смех Антонины.

Посмотрев на свой дом, я первый раз в жизни заметила, какой он маленький и старый. За калиткой пьяный Колян говорил кому-то:

– Да подожди ты. Дай проссусь. Щас, щас, еще немного.

Было слышно, как струя мочи врезается в песок.

«Он у моего забора», – возмутилась я про себя, и не сдерживая раздражения, заорала:

– Хватит этого безобразия, на свой забор иди ссать!

– Ссссоседка, датыче? – забормотал удивленно Колян, видно пытаясь застегнуть ширинку.

Я со злостью развернулась и пошла к дому. За рекой лаяли собаки. Подул холодный ветер, и старая яблоня зашелестела над головой, сбрасывая листья. Я запахнула куртку. В окне дома сиял голубой экран телевизора и доносились звуки «умирающего лебедя».

Метель, кружившая весь день, унялась, и в розоватом небе столицы показался серпик луны. Мороз крепчал. Толпа из Ударника, где закончился киносеанс, потекла, преодолевая снежные завалы на Большой Каменный мост, а небольшой ручеек отделился на Малый. «Безобразие» – то и дело раздавалось в людской гуще. Дворники не успевали убирать снег, хоть махали лопатами дружно и ловко. Первостатейное дело было расчистить набережную для жильцов главного Дома, что скоро выйдут на променад, вдохнуть свежего морозцу по советам кремлевских докторов.

Мазурик весело шагал по снегу, то и дело ухая в сугробы. Лёвка Мозг приехал на несколько дней, вот старые друзья и засиделись в номере Метрополя, глотая коньяк из фляжки. Некоторые эпизоды своей жизни Матвей Ильич не имел права разглашать – только с ним, с Мозгом, лицом посвященным, он и мог о них поговорить. Громче включили радиоприемник СВД, которому Лёвка радовался, как ребенок, у них в Мурманске этого пока что не было.

– Ничего, Лёвка, скоро в каждой советской семье будет такой аппарат, да не только со звуком, кино будет показывать, эх что за жизнь будет лет хоть через пять? В сорок третьем, например, страшно представить.

В основном разговор крутился вокруг недавней экспедиции к Земле Александра I на Южном полюсе, что была открыта российскими мореплавателями Лазаревым и Белинсгаузеном в прошлом веке. Матвею Мазурику правительство поручило архи-ответственную задачу, выяснить, чем является эта земля, островом или все же материком. Разумеется, данные об этой разведке были под грифом «совершенно секретно». Никто в мире не должен знать о планах советского правительства присоединить к СССР еще одну республику – антарктическую. Поэтому, прославленный полярный летчик Мазурик, вошел в состав американской антарктической экспедиции инкогнито, под именем Каньон. А Лёвка Мозг, Лев Николаевич Мозговой, был его связным.

Выйдя из гостиницы, Матвей Ильич решил прогуляться пешком по вечерней Москве, чтобы перебить коньячный запах, к тому же водителя он давно отпустил. На мосту его перегнала стайка девушек-студенток из промышленного техникума, как он понял по разговору. Их фигуры сковывали шубы и валенки, лишь одна была в коротеньких ботах на полных ногах. Девушка эта, пытаясь обойти сугробы, как назло, в них вязла под смех подружек, и Мазурик подал руку, предлагая ей помощь в спасении из снежного плена. Девушка доверчиво улыбнулась. «Толковая выйдет работница и мать производительная», – хмыкнул про себя Матвей Ильич, машинально подкрутив густой еще, рыжий ус, лишь та отпустила свою хваткую руку, сжимавшую его толстый указательный палец в кожаной перчатке.