Калина Красная - Lucid dreams

– Клавдия такой же была, – подумал он о супруге, лишь девчата скрылись из виду, вспоминая, как встретил хрупкую красавицу на курсах партшколы. – А теперь такую жопу отрастила и шагу не сделает без машины, – проворчал про себя беззлобно, что было правдой лишь отчасти, и он это знал, потому что супруга Мазурика, Клавдия Генриховна, хоть и пополнела, но красоты не потеряла, наоборот, приобрела осанку – сразу видно жена красного полковника.

Матвей Ильич потянул тяжелую ручку двери подъезда и та, скрипнув, впустила жильца, что внес с собою радость от жизни, вместе с морозными клубами пара. Вертлявый лифтер дернулся было, словно хотел отдать честь, потянувшись к козырьку синего форменного картуза, но вовремя одумался:

– Разъяснивает, Матвей Ильич, гляди и под 20 бабахнет.

Мазурик, громко сбивая снег с унтов и отряхивая шубу, ответил с воодушевлением:

– Пушкинская погодка! Завтра жди мороз и солнце!

– Эх, не довелось Александру Сергеичу пожить при социализме, вот бы понаписал, сгубили, туды их в качель, враги народа, – сокрушался лифтер, нажимая кнопку лифта, и скороговорочкой шепнул на ухо – Слыхали из сорок девятой квартеры-то вчера увели? – И снова громко пожелал спокойной ночи.

Мазурик глубокомысленно кашлянул, зашел в лифт и погляделся в высокое, в рост человека, зеркало. Перед ним стоял дородный, красивый мужчина в белом командирском полушубке. Щеки играли здоровым румянцем, а на усах еще чуть поблескивал иней. В лифте пахло дорогим табаком. Матвей Ильич уже представил, как выкрадет сейчас из буфета «Герцеговину флор», что лежала там для гостей, и затянется в своем кабинете у большого окна с видом на Кремль. Тут дверь лифта открылась, и на четвертом вошли трое мальчиков. Они назвали тот же восьмой этаж. Дети были без верхней одежды, один в лыжном костюме с начесом, держал за руку брата – толстого карапуза лет четырех, другой, черноволосый, в круглых очечках, был одет в шорты и такие чулки с трусами, что Клавдия называла колготами и просила достать ей. Двое старших были в пионерских галстуках.

– Ну что? – добродушно спросил Мазурик, – как дела у юных ленинцев? Готовы к бою?

– Всегда готовы! – отдали честь в пионерском салюте, мальчики. – На собрании нашего дома, – начал тот, кто постарше, – мы постановили усилить работу с непартийными жильцами, с гражданами младенческого возраста, чтобы готовить их с колыбели к борьбе за мировую революцию.

– Это правильно, – одобрил Мазурик. Выйдя из лифта, он стал было поворачивать ключ в своей двери, но оглянулся – мальчишки стояли за спиной.

– А мы к вам! – радостно сообщил старший, – простите, что сразу не узнали, мы про вас, товарищ Мазурик, в книгах читали, хотели даже вашим именем отряд назвать, – но оппоненты (мальчик покосился на очкарика), – набрали больше голосов в пользу пролетарского вождя Германии, товарища Гитлера.

– Ну ничего, ничего – похлопал он по плечу пионера, – с немецкими рабочими надо дружить, – А вы что, ребята, на сбор меня хотите позвать?

– Нет, что вы, – выпалил мальчик и сбился – то есть да, конечно… но потом, а сейчас мы к вашему Яше, хотим провести с ним работу по вступлению в пионеры.

Мазурик тут же захлопнул дверь.

– Нет, – сказал он, – к Яше теперь нельзя. У него скарлатина, – соврал он первое, что пришло в голову.

– Как это? – язвительно спросил второй пионер, подтягивая шорты вместе с этими колготами аж до самой груди, – они сегодня с няней гуляли.

– Резко поднялась температура. Доктор сказал, это заразно, идите мальчики по домам, а с Яшей я сам проведу беседу, подготовлю его к революционной борьбе, даю вам честное полярное – пообещал он.

В это время открыл рот малыш и выпалил:

– А Сележа сказал, что ваш лебеночек не настоящий!

Брат дернул его за руку, мальчишки смутились и, грохоча, побежали вниз по ступенькам.

Только Мазурик одел домашние тапочки, навстречу вышла жена:

– Яша заболел, – сообщила она, целуя мужа в щеку.

Матвей Ильич хмыкнул, подумав: «Вишь как выходит, скажешь кому и вот-те-на, правильно в народе говорят – как в лужу пёрнешь». Супруги прошли в детскую. Там суетилась няня, недавно привезенная лично Мазуриком из псковской деревни, грамотная и не болтливая. Она бегала по комнате и причитала слезливо: «Где бо-бо у Яшеньки? А хочешь рыбку ням-ням? За папу, за маму, сардиночка ледяная, свежая» – она, плотоядно улыбаясь и чмокая, делала вид, что засовывает в рот сырую, замороженную, рыбину, которую держала за хвост двумя пальцами. Яша тихо и безучастно лежал в своей кроватке.

– Pizda нестроевая! – вырвалось у Мазурика.

Няня обиженно возразила:

– Чо это не строевая?

Клавдия Генриховна поморщилась.

– Ну а что? Сколько можно повторять, нельзя их класть на спину, они не могут перевернуться сами, на животе, твою мать, надо держать, а еще лучше стоя.

– Виданное ль дело, чтоб дитя стоя спало, – заворчала нянька, – и все то у них по-новому.

Матвей Ильич, разом успокоившись, взял Яшу на руки и стал вытирать ему глаза пеленочкой, что лежала на столе под книжкой «Сказка о рыбаке и рыбке». Глаза слезились, это соль выделялась из подбровных мешочков, и Яша, которому не нравилась такая процедура, быстро защелкал.

– Родионна, ведь и питьё опять пересолила – уже мирно сказал Мазурик, – тебе Клавдия Генриховна сколько говорила соли в воду сыпать?

Няня в этот раз промолчала и отвернулась, поджавши губы. Матвей Ильич подкинул Яшу вверх: «А ну-ка, марш купаться, раз-два!»

И, бодро напевая «Закаляйся, если хочешь быть здороооов», понес его в ванную, наполненную ледяной водой, в которой еще плавали комья снега. Он затрепетал всем тельцем, начал вырываться, увидав эту воду, Матвей Ильич разжал руки, и Яша радостно плюхнулся, обдав стены холодными, солеными брызгами. Он начал плавать от одного конца к другому. «Так-то лучше, – сказал ему Мазурик, – а то болеет-болеет, не понимают эти бабы нас, полярников».

Из той секретной экспедиции с американскими товарищами, сочувствовавшими Советскому Союзу, наряду с пятилитровой бутылкой их поила-виски, с удивительным электрическим ящиком для охлаждения продуктов, креп-жоржетом для супруги и какими-то еще иностранными финтифлюшками, Матвей Ильич, бывший там, по легенде, инструктором в рабочем аэроклубе, привез еще один подарок – живой. Товарищ Элсуорт, хоть миллионер, однако великодушный и храбрый человек, с которым Мазурик прошел немало ледовых испытаний, лично подарил ему на прощание императорского пингвина.

– Я слышал, – сказал он, – в России много снега, и по улицам гуляют медведи, так пускай в Советском Союзе живут и пингвины!

Про душное московское лето миллионер конечно, не слышал, и, какие страшные рожи не корчил тот тип из Советского посольства, махая рукой, откажись, мол дурень, Мазурик не мог не принять подарка. Тем более пингвин предназначался для мисс Мазурик, чтобы та держала его для забавы на своей загородной вилле. Матвей Ильич был изрядно под хмельком, и вылетая из Ванкувера, приказал посадить пингвина рядом с собой в самолете. А уже в Москве, когда командир экипажа, Валерка, с трудом разбудил его, Мазурик долго таращился на птицу, ростом с пятилетнего ребенка, что стояла перед ним в салоне.