Олена Притула - В гору на коньках

Лиля вернулась домой и заметила, что волосы у нее растрепались, торчали наверх младенческим пушком, дурацкими пружинками. Лиля переживала, что пушок не понравился Володе, поэтому он так ее поцеловал. Не в губы, а в эти макаронины. Она проплакала всю ночь.

Когда Лиля закончила институт, сын Володи подрос. Вместе с львицей они родили еще одного, а Лиля пошла работать в школу.

Она годами существовала в электрическом напряжении. Ей казалось, что между ними страсть – невысказанная, непрожитая. По утрам она пересекала пустырь, чтобы сесть на троллейбус, и Володя пересекал его, с одним сыном в руке и другим в коляске. Они встречались, и от любви у нее подкашивались ноги. Володя думает о ней, он к ней хочет. Не к львице, а только к ней. Она ждала, когда наступит лето.

Володя жил с семьей, она жила с родителями. Им негде было встретиться, негде размотать страсть. А летом… Володя играл в футбол на пустыре, а после пил пиво сразу за домом. Лиля видела все из окна. Она выходила, вернее, вылетала из подъезда и, как бы невзначай, шла мимо. Иногда он ее звал. Брал ее, покорную, ошалевшую, мягкую, как тесто, разложив на выгнувшемся тополе. Он любил пиво с сушками, и на губах, на усах она чувствовала кристаллы несъеденной соли.

Лиле исполнилось тридцать, когда у Володи и львицы родился третий ребёнок, и она, наконец, поняла, что он никогда не бросит жену. В качестве прощального подарка Лиля написала губной помадой слово «Негодяй» на его входной двери.

Во Фрунзе Лиля отправилась по распределению. На учителей литературы был острый дефицит, и Лиля вызвалась поехать. Все, что она хотела – никогда больше не любить.

Трудовик Александр Авакумыч – неспортивный, с одутловатым лицом, курчавыми валиками на боках идеально подходил для решения этой задачи.

К тому времени Лиля горячо, почти маниакально увлеклась Пушкиным. Она выкрикивала это имя в классе, в телефонных разговорах, в очередях. Над супружеской кроватью висел портрет Пушкина, Пушкин был привязан бельевыми веревками к кухонным часам. Входя в дом, первое, что вы видели, был круглый, в темной раме, портретик Пушкина в прихожей. Лиля даже думала, не стащить ли Пушкина из кабинета литературы: ей нравилась игра теней на черно-белом профиле эфиопа.

Через год молодая семья получила двухкомнатную квартиру. Сказались напористость Лили и стаж Александра Авакумовича. Квартира была совсем близко от школы – надо было всего лишь перейти небольшой железный мост через речку. Через два года в их жизни появилась дочка Лиза.

Она получилась живой, любопытной и очень сообразительной. Лиза с самого начала восхищалась миром. Ее интересовало, почему облака бегут по небу с разной скоростью, почему летают птицы, почему коробки в их микрорайоне выстроены так, а не иначе. Она верила, что живет в самой лучшей на свете стране и, засыпая, была благодарна за то, как ей повезло. В 84-м Лиза пошла в школу, где в классе учились сорок три человека, а хулиганов не было, потому что хулиганов быстренько сплавляли в специнтернат. Лиза быстро росла на вкусных овощах, по праздникам делала с мамой манты из горной баранины, одевалась в однотонную одежду из универмага. Она хорошо училась, предпочитала географию, алгебру, физику литературе и истории. Как дочка классной руководительницы, Лиза участвовала во всех концертах: играла Баха на фортепьяно, пела в хоре бравурные песни и «Чибиса».

Концерты были Лизе не в радость. Как педагог, Александр Авакумович обязан присутствовать в первом ряду. Авакумычу было жарко и скучно. Хотелось спать. Круглая голова медленно клонилась на грудь, и в самый неподходящий момент изо рта вылетало мощное хрюканье. Лиза стеснялась.

Семейной жизнью Александр Авакумович тяготился не меньше, чем детским домом. Каморку в школе в счет квартиры у него забрали, и он совсем обмяк. Слонялся, не зная, где спрятаться от неуемной Лилиной энергии.

В попытках сбежать от унылой жизни Лиля бросалась то к музыке, и тогда в доме месяцами громыхал Высоцкий, то к кундалини-йоге.

Ей хотелось путешествий, хотелось уезжать в командировки. Но их не было и никогда не будет, кроме тоскливых поездок в санаторий «Орбита» с Лизой и Авакумычем, когда от солнца и воды хочется любить, а мерзкий бирюк лежит, отвернувшись, нахлобучив затертую кепку. Его покатая спина все краснее на солнце, и горечь бьет по голове, щиплет за пятки.

В воскресенья они ходили с Лизой в парк. Пока Лиля истерически визжала и хлопала себя по бедрам, фотографируя на фотоаппарат «Смена» Лизу на трухлявых качелях, Авакумыч с перекошенным от азиатского солнца лицом пил воду стакан за стаканом, вытирая пот с красного лба несвежим клетчатым платком. Ему казалось, что жизнь к нему несправедлива. Жить с двумя другими людьми было тяжело. Не хватало уединения. От напряжения у Александра Авакумовича свистело в ушах. Каждый час, когда склочная Лиля брала Лизу и уходила из дома, был для Александра Авакумовича настоящей удачей. Он не смотрел ни новостные передачи, ни фигурное катание. Ссутулившись, сидел, глядя в окно.

Общественным транспортом Авакумыч не пользовался. Каждый день он катил по дорогам на огромном дребезжащем коричневом велосипеде. Авакумыч презирал светофоры и разделительные полосы. Заслышав мат в свой адрес, когда водители обзывали его «умалишенным жидом», (непонятно, как на такой скорости они определяли его этническую принадлежность), Александр Авакумович презрительно поджимал небритый подбородок и, утроив усилия, продолжал крутить педали.

По выходным Александр Авакумович ковырялся в помойках. Он искал гвозди, сломанную технику и проволоку. Особенно ценил доски (подгнившие , – «ничего, высушу») и паклю. Если придется строить избу, пакля забьет щели в досках, в зиму будет как с гуся вода. Что не вмещалось в квартиру, закапывал в кустах на местной речке. Мимо речки дети каждый день ходили в школу. Они спрашивали: «Дядя Саша, что вы здесь садите? Малинку, черемуху?». Маленькая Лиза тоже ходила через речку. Ей было очень стыдно.

Александр Авакумович не следил за модой. С возрастом он совсем себя забросил и выглядел даже неприлично. Синий пиджак на несколько размеров больше, длинный, почти закрывающий кисти мозолистых рук с толстыми, вздутыми синими венами; носки без резинок, безвольно лежащие, как обмякший презерватив, у основания бледных щиколоток. С каждым годом он становился все более грубым и замкнутым.

ЖЭК выделил ему конурку в подвале его дома. Там он мастерил, столярничал, выполнял мелкие заказы. Соседские дети приходили к Авакумычу по выходным, и он учил их работать с деревом. В благодарность дети швыряли в его окно мусор и дохлых птиц. Авакумыч пробовал заставлять окно фанеркой, так каждый считал своим долгом проходя мимо, выбить фанерку ногой. Авакумыч был в ярости. У него появилась скверная привычка материться на детей. К слову, Лилю дети прозвали Кенгурухой.