Зиновий Коган - Вкус жизни и свободы. Сборник рассказов

– Юля, – он обнял дочь. – Там горы Моава.

– Мы туда поедем? – это что-то от ее мечты.

Но Аня с дочерью улетели в Брюссель навсегда.

Василий страшно переживал разлуку с дочерью. Он запил, как только может запить русский человек. Переехал в общежитие колледжа – в белую камеру с двухъярусными нарами: стол, табуретки.

У входа в офис, где рыли котлован под реформистскую синагогу, где пыль и солнце пространство превратили в ад, Василий ожидал Марину. Горло пересохло, как сдохнувший колодец. И когда, наконец, сквозь марево пыли он увидел ее, это было словно чудо Господне. Василий вскинул руки – так утопающий молит о спасении.

– Марина!

Ее прекрасное бледное лицо улыбалось.

– Я знала, что ты…

Во внутреннем дворике было открыто крошечное кафе – бутылки кока-колы в холодильнике, в витрине – марципаны, осыпанные сахарной пудрой, неожиданно теплые и свежие.

Марина ела медленно, и снова он тонул во взгляде ее синих глаз. Кончилось долгое одиночество в космосе. Ему было без нее одиноко.

– Всякий раз, когда я покидал тебя…

– Василий, я замужем…у меня два мальчика, близнецы…Мы с тобой совершаем грех…

– Ты будешь редактором газеты «Родник».

Марина пожала плечами.

– Нужно как-то жить. Василий, солнце мое. Яков ходит в ешиву … нищенская стипендия … кажется, конца этому не будет.

– Я рад, что мы снова вместе. Я люблю тебя.

Василий смирился было, что потерял Марину. Его любит самая красивая женщина из всех на земле.

Он стал одаривать ее цветами и подарками, деньгами. Они начали встречаться в тель-авивском отеле. Марина входила, сбрасывала платье, как роща сбрасывает листья. Без единого слова. Для нее мокли в вазе пурпурные розы.

– …Не покидай меня…не выходи.

И он был счастлив в ней. Такая химия. Они уже не могли быть друг без друга.

Позже, когда они начали вместе работать, оставались в общаге или прямо в офисе, на полу, он вжимался в нее и забывал обо всем. Она помогала ему в этом, она вознаграждала его за одиночество, словно хотела поцелуями заткнуть дыры прошлого. Они ощущали радость, глядя друг другу в глаза как в зеркало. И это так крепко привязывало их друг к другу.

От солнца серый камень Иерусалима раскалялся добела. Город не для пешеходов. Лучи прожигали тело и душу.

Муж Марины Яков носил под черной широкополой шляпой бархатную кипу, а под сюртуком шерстяной талит. После рождения близнецов он перебивался проститутками. А Марину словно отправил в монастырь. Он ее боялся, боялся бедности и солнца, как язычник.

Василий не был богобоязненным. Желание обладать Мариной в нем вытеснило страх. По ночам в одиночестве особенно. Он знал: без него ей невозможно пережить «нечто прекрасное», просто-напросто невозможно. Марина и Василий заигрались в счастье. На Кипр летали – день, не больше. Вокруг кто по-немецки, кто по-английски, и только им, влюбленным, говорить не нужно: они друг друга любили руками, взглядом.

Каждый раз они по-новому влюблялись. В самолете на высоте 10 000 метров над землей – бесплатная страховка от катастрофы.

Иногда он один улетал на конференции, любовь открывалась по-новому – надо крупно расстаться.

В пятницу Марина возвращалась домой пораньше: прибиралась, готовила сразу на два дня. Яков забирал из детского сада близнецов, и к полудню семья была в сборе.

– Глад кошер? – Даня жонглировал персиками.

– Шлимазл! – засмеялся Яков. – Это же дерево. Фрукты всегда глад кошер.

– Мама, а ты их мыла?

– Я их мыла и в них нет червей.

– Папа, ты слышал? А если не кошерная вода?

– Вода всегда кошерная.

– Почему?

– Потому что на нее нет брахот.

– Тогда отмените брахот, – засмеялась Марина, – и все станет кошерным.

– О-о, глупая! – захохотали близнецы.

Она чувствовала, что потеряла не только мужа, но и сыновей. Может быть, потому что разучилась жизнь воспринимать как очевидность.

Она не переносила запахи Якова. А он, как и раньше, запыхавшись, взбегал на третий этаж, целовал ее и благодарил за ужин, пил вино после благословения, а когда вино кончалось, засыпал за столом. Она уходила в спальню, спрашивала себя, как дела, а потом почему-то плакала. Она хотела смириться, но как оказалось, не смогла. Невозможно смириться с отсутствием того, что требовала твоя суть, и все время отказываться от того, чего ты жаждешь.

Встреча с Василием открыла, как сильно она может любить – дыхание перехватывало. Порой она мечтала, чтобы Василий бросил ее. Но он ее не бросит, у него есть только она.

В метельном феврале девяностого года Василий сопровождал в Москву Йоэля. «Гинейни» размножилась в пятидесяти городах Союза. Василий остановился у матери.

– Совсем семью забросил, – укоряла Майя Давыдовна. – У тебя дочь растет.

– Мама, нет у меня денег.

– И времени позвонить Ане и Юле?

– Я как в аду живу. Все ждут изгнания из ада.

– Где твоя совесть, Вася?

– Мама, нет у меня денег.

– Не верю.

– Мама, ведь они меня бросили.

– А что им делать в Иерусалиме? Сидеть в квартире и ждать тебя?

– Уже и квартиры нет. Кино окончено. Теперь живу в общежитии.

– Но у тебя дочь растет. Я, между прочим, на пенсию живу. Втроем живем на мою пенсию.

– Я знаю, мама. Потерпите.

Все десять дней в заснеженной Москве он бегал на телеграф – звонил Марине. Они могли молчать по телефону, как будто рядом плывут. Вдруг представлял Марину, ее лицо, ее улыбку, ее глаза. Он более праздничной женщины не знал. А как она кружилась, босая, на палубе в просторном сарафане… Любовь сжигала пространство и время, рождала безумство. Жизнь без нее ему казалась в Иерусалиме смертельной болезнью, и только безрассудная отвага могла сравниться с обладанием ею.

В ней было столько страсти. Женщина – зеркало мужчины. Безумно любил ее.

Коктель от депрессии: шампанское, мартини, вино, водка. Все ингредиенты смешивал в пропорции.

– А, блин, пофиг.

И добавлял оливочку.

И только дома ее охватывал страх – вдруг о них узнают.

Безработный Яков c близнецами все больше сидел дома.

Подозревать хуже, чем знать.

У реальности есть границы, у воображения – нет.

Над Яковым смеялись ешиботники. Рав Алекс сказал ему:

– Сломай ее. С такой женой я не могу тебя держать в ешиве. Она работает у реформистов. Или сломай ее, или уходи от нас. Сломай ее или я выгоню тебя. Она должна носить парик и уйти от реформистов. Сломай ее. Читай недельную главу «Ки тэйце» из Торы.

За ужином Яков подсыпал ей в вино снотворное.

Он склонился над уснувшей, и холодный липкий пот сковал его – не перебрал ли он со снотворным?

– Марина! – крикнул он в отчаянии.

Она крепко спала. Яков открыл Пятикнижье: «Речи. Когда выступишь… Когда выступишь на войну против врагов твоих, и отдаст их Господь, Б-г твой, в руки тебе, и ты возмешь их в плен;