Юлия Савагарина - Цветущая вишня

– Ага, – Вера кивнула, – не можешь ответить. Потому что не любил никогда.

– Любил… – Голос его звучал так глухо, словно принадлежал провинившемуся мальчишке, наказанному и поставленному в угол.

– Нет, – отрезала она резко и раздраженно.

– Я любил, Катя, я…

– Нет, – она повернулась к нему, сверкая глазами, – не любил, ты меня никогда не любил!

Никита оторопело молчал. Вера порывисто задышала, как выброшенная на берег рыба, и тут же вылетела из машины, стукнув дверью.

Никита даже вслед ей не смотрел, с трудом переваривая случившееся еще мгновение назад.

На ватных ногах Вера добралась до своего дома. В этот раз лестницей она не воспользовалась, так как совсем не осталось сил. Истощенная, она едва вползла в лифт и нажала на нужную кнопку. Пока она пыталась достать дрожащей рукой ключ из кармана юбки, Вера услышала приближающиеся шаги на лестнице – неторопливые и тяжелые. Эти шаги сопровождались негромкими женскими голосами, сплетенными в каком-то повседневном разговоре.

Уже вставив ключ в замочную скважину, Вера обернулась, чтобы посмотреть, кто это был. Соседки напротив, которые с таким любопытством осматривали ее сегодня утром, возвращались домой.

Они понизили голоса до шепота, так, чтобы ни единый звук не донесся до Веры и, искоса поглядывая на девушку, принялись что-то (а вероятнее, кого-то) обсуждать.

Когда Вера скрылась в квартире, встречая их бесцеремонные взгляды, они повысили тон:

– Да кто ж эта девчонка?

– А заметила ты, как она похожа на Верку?

– Да?

– Ага. Неужели не заметила? Глаза такие же, мне кажется, и веки точь-в-точь. Только эта маленькая еще…

– Может, у Веры есть младшая сестра, которую она скрывала?

– А с чего сестру-то скрывать? Скорее это дочь. Дочь-то можно скрывать – по некоторым причинам.

– Интересно, по каким?

– Да мне кажется, что…

Их сплетни унеслись вглубь квартиры.

Оказавшись наедине с самой собой, Вера сразу же отправилась к себе в комнату, дабы отыскать личные документы. Ее поиски не увенчались успехом, заставив ее беспрестанно твердить: «Не может быть, не может быть, не может быть, не может быть…».

Так, не было ничего, что свидетельствовало о ее фактическом существовании. Она была полностью уверена в наличии хотя бы паспорта, ведь она всегда знала точно, где он находится. Но и его не было в квартире. Она обыскала все, перевернула дом вверх дном, но ничего не смогла найти. Тогда ей пришла в голову мысль, что ее обокрали, пока она была в поисках дочери. Но она не приняла ее, так как никаких следов кражи не было.

– Меня тоже, что ли, не существует, – тяжело дыша, говорила она с истерическим смехом. Что происходит? Что за безумие? И почему именно с ней?

Она сидела на краю кровати, осматривая бардак, устроенный ей же, в комнате. Внезапно она вскочила и бросилась к зеркалу, дабы проверить, не вернулась ли она в прежнее состояние. Но в отражении она все еще видела молодое лицо: чувствительную персиковую кожу с подростковыми покраснениями, розовые губы, испуганные глаза. Единственное, что ее радовало в этой перемене, это густые длинные волосы, по которым она так скучала. После рождения Кати ей пришлось распрощаться с любимой гривой. С тех пор у нее не получилось вернуть прежнее достояние, и это было первым камнем, брошенным в нее жизнью.

Вера, казалось, успокаивалась, пока ласкала собственные волосы. Она улыбнулась, расплетая косу и расчесывая крепкие пряди пальцами.

Она подумала, что у нее помутился рассудок, но не смогла остановиться. Это занятие и правда расслабляло ее, уводило от проблем, непосильных ее плечам, и даже убаюкивало.

Но спать ей было некогда.

Закончив заново знакомиться со своими волосами, Вера продолжила всматриваться в свое лицо, словно видела его впервые. И тогда ей показалось, что она не помнит, как выглядела еще вчера.

– Неужели я так сильно изменилась, что он не узнал меня? – Проговорила Вера вслух, удивляясь, как певуче звучит ее теперь молодой голос.

Поняв, что пустое разглядывания своего лица ничем ей не поможет, она направилась в комнату Кати, в которую без спроса заходила лишь затем, чтобы убраться. И даже этого было достаточно, чтобы возбудить неукротимый гнев дочери.

В комнате было темно и холодно. Шторы были затворены, солнце не проникало сквозь них и не согревало своими лучами. Но Вере показалось, будто на улице зима, а во всей квартире неотапливаемым местом было только это.

Помедлив несколько секунд, она сразу стала вспоминать, где хранились ценные документы в спальне дочери. Для начала она решила обыскать прикроватную тумбу. Не найдя там ничего, что было бы полезно, она бросилась к столу, служившему Кате и как туалетным, и как рабочим одновременно.

Она выдвинула все ящики, но находила лишь…

– Хлам. Господи, я же говорила, ну уберись ты, уберись в комнате, что за вечная помойка, веч…

Тут она наткнулась на цветастую книжку в твердом переплете. Она не была похожа на школьный дневник, но хранила в себе записи более личные.

Вера не понимала, откуда в ней проснулось влечение к этой вещи, но не знала, как отбросить ее в сторону и продолжить поиски документов. Подсознание укоризненно нашептывало ей: «Ты же сама прекрасно понимаешь, здесь документов нет. Но зачем же ты сюда полезла? Ты знала, что здесь хранится совсем другое. Чего теперь стыдиться, когда дело начато?».

Вера оглянулась, как будто опасалась неожиданного прихода дочери. Совесть и любопытство вступили в схватку. Веру терзали сомнения. В конце концов, она подчинилась грехам и открыла книгу где-то посередине.

Первая запись, что бросилась Вере в глаза, начиналась так:

«Лучше б она меня била».

Вера зажмурилась, как будто увидела что-то страшное или омерзительное, но вскоре заставила себя продолжить, не понимая до конца, зачем:

«Не понимаю, почему она себя так ведет. Черепаха. Вечно прячется. И не важно даже, где прятаться. Вон Ксюха с мамой и в кино ходят, и на маникюр, а недавно она рассказывала, как они в кафе ходили… А с моей и поговорить нормально нельзя. Вечно кислая мина, как будто жизнь обидела. И ее-то обидела? Это она меня обидела, меня! Уже не могу здесь жить, не могу здесь…».

Вера яростно перелистнула несколько страниц вперед, будто желая пропустить все плохие записи о себе. Глядя на даты, она понимала, какие были ближе к настоящему дню. Она быстро пробегала глазами по страницам, выискивая знакомое «мама», а если этого не было, просто искала дальше.

Но редко где это слово не мелькало. И, к глубочайшему сожалению и разочарованию Веры, отзыв всегда был негативным.

«Попросила денег на концерт. Ну да, пять тысяч. Но это же моя любимая группа! Ну как она не понимает?! А, да она, наверное, в молодости вела такой же затворнический образ жизни. Только за хлебом ходила, наверное. Как она вообще папу-то встретила? Или он доставщиком пиццы был? А кем он был вообще? Кто он? Никита. Это все, что я знаю. А фамилия-то мамина. Даже с фамилией зажадничала. Черепаха».