Мария Бутырская - Избранное. Том 1

Где-то, в той стране, в далёкой жизни,
Где шумели древние леса,
Птицы отпевали людям тризну,
Славя их деянья небесам.

Жгли костры – горели там и боги,
Уходили древние Волхвы
Оставляя камни на дороге,
Обещав вернуться через сны.

Скоро-ли? Звенит в ночи, тревожит
И взывает к мудрости небес —
Обещанья? …Гложет, гложет, гложет
И зовёт к камням чудесным в лес.

Кто-то ночью ходил под окном,
В стены стукал, вздыхал и шептался,
А потом заглянул будто в дом,
Но не вышел, а в сенях остался,
Спотыкался в потёмках, кряхтел,
А потом и ругнулся негромко,
Видно что-то найти там хотел,
Не нашёл и притих не надолго.

Вышел в горницу, замер чуток,
Брякнул ковшиком в вёдрах с водою,
Пил как помпа – глоток и глоток —
Окунулся в ведро с головою.
После долго стоял и смотрел —
По углам, на полати, на печку —
Притомился поди, спать хотел,
Затушил под иконами свечку.

А потом их и вовсе закрыл
Тряпкой мокрой, что пол протирают,
В кресло сел и как-будто застыл —
Слышно было как мыши играют…
В тот момент может я задремал,
Так спокойно и тихо вдруг стало.
Только утром, когда уже встал,
У кровати записка лежала.

Вспомнив странного гостя в ночи,
Я прочёл на бумаге послание:
– Ежель ты на меня не кричишь,
Значит ссориться нету желания?
Я тогда поживу у тебя,
Места я не займу – не огромный.
Там за печкою стол и скамья,
Мне достаточно.
– Видимо скромный!

А потом, в оконцовке письма,
Иль послания – как вам приятней,
Оттиск пальца а снизу тесьма
И орешек, чтоб было занятней.
Я тихонько за печку взглянул,
Там, завёрнутый в старую шубу,
На скамье из морёного дуба,
Мужичок заскорузлый зевнул,

А потом посмотрел на меня
И поджавшись сказал мне: – Я свой!
Мы с тобой не знакомы, но я
Поживу здесь – я твой Домовой!
Отчего возражать я не стал —
Может просто поверил ему.
Ведь от злобы мирской так устал,
Да и гнать мужичка ни к чему.

Пусть за печкой живёт – что с того?
Он сказал ведь сегодня: – Я свой!
Надо ж так – ни с того, ни с сего —
У меня теперь есть Домовой!
– Эй, хозяин, ты что там притих?
Если что – на меня не серчай.
Почитай мне какой-нибудь стих?
А ещё – я б попил с тобой чай…

Люблю тебя, моя Россия!
Но есть заветный уголок,
Где ностальгией полной силой
Мерцает в сердце уголек.

Там живо северное детство,
А с ним наивная душа.
Я захожу туда погреться,
Воспоминаньями шурша.

ЗИМА, гремучие морозы.
А я на лыжи и в тайгу.
Из глаз от стужи льются слезы
И стынут льдинкой на снегу.

Лечу с горы, сжимая палки,
Пою экспромтом, ни о чем.
Какой мороз? Мне очень жарко!
Да что там жарко – горячо!

Вокруг березы, сосны, ели
Застыли тихо до весны,
Надев пушистые шинели,
Как на посту… И смотрят сны.

ВЕСНА. Салютом троекратным
Из почек вырвется листок.
Задорный лучик аккуратно
Причешет каждый уголок.

А на реке, прорвав плотины,
Бушует грозная вода,
Ворчит и пенится путина,
Кружа как спички горы льда.

А вот и ЛЕТО. Лес встречает
Смолистым запахом ветров,
Кудрявым цветом иван-чая,
Голодной тучей комаров.

И солнце, извиняясь будто,
Не покидает горизонт,
Горит и вечером, и утром,
Меняя лишь диапазон.

Черники полные опушки,
Черемух глянцевый искус
Я набирала полной кружкой
И к ним брусники тёплый вкус.

Мешалось всё чудесным миксом,
Я объедалась летом власть.
Какие «сникерсы» и «твиксы»?
Им тут не место и не масть!

Чуть-чуть, и лето миновало,
А ОСЕНЬ так же коротка.
Закрыв пушистым одеялом,
Летят по небу облака.

За ними вдаль помчатся птицы.
С деревьев яркая листва,
Кружась, вдогонку устремится,
Но вниз падет, слетев едва.

Осенний ветер, свирепея,
Пригонит с норда стаи туч.
Их разогнать уже не смеет
Почти остывший, робкий луч.

С весны забытые картинки
Морозным инеем шуршат.
Октябрь. Первые снежинки,
Танцуя, в воздухе кружа́т…

Душа не ищет оправданий,
Но очень важно ей понять,
Как можно, словно ты в изгнанье,
Судьбу чужбине доверять?
Светлана Сапронова

(Акростих)

Молиться научились в церкви ловко мы,
У нас давно красиво получается
Давить на жалость наглыми уловками,
Рубить кресты, а после ложно каяться.
Апостолы не внемлют нашим жалобам,
Явлением не радуют, а надо бы!

Играючи, мы втаптываем истину,
Свои грехи становятся привычными.
Творим добро, но, будучи освистаны,
Игрой назвали древние обычаи.
На новом русле наша блажь качается,
А рядом погибает, сохнет старица.