Анна Емельянова - Пантелеимон

Свернув в узкий переулок, Пантолеон и его спутник приблизились к дому Евстрогия. Ворота были приоткрыты. Войдя в сад, Пантолеон передал Лаврсатяю книгу, велев отнести в дом, а сам отправился к отцу, ждущему его возвращения в саду, у лестницы, ведущей на крыльцо.

Уже совсем стемнело. В кустах громко стрекотали ночные цикады. Евстрогий в не- подпоясанном хитоне, сидел на каменной скамейке, держа на коленях сверток. Взор его скользнул по сыну, который быстро шел по извилистой каменистой дорожке.

– Лаврсатяй долго тебя искал, мальчик мой, – усмехнулся он.

– Не гневайтесь на него, – ответил Пантолеон. – ТЫ ведь знаешь, что я обожаю находить уединенные места и проводить там долгие часы в размышлениях.

– Да, и мне до сих пор странно, что ты вырос таким мудрым юношей. Присядь. Я хочу преподнести тебе кое-что.

Пантолеон опустился возле отца, с нескрываемым интересом глядя на сверток.

– Ты часто мне делаешь подарки, батюшка…

– Этот подарок пригодится моему врачу, – ласково отозвался Евстрогий.

Бережно развернув сверток, он протянул Пантолеону изысканно украшенный элинистичским орнаментом серебряный ларец.

– Открой его! – велел Евстрогий.

– Ларец врача! – догадался Пантолеон, взяв ящик и осторожно его разглядывая. Высокий, но не тяжелый ларец имел внутри несколько отделений – для мешочков со снадобьями, порошков, бутылочек с жидкостями. Как и снаружи, внутри его украшал греческий орнамент.

– Его изготовили по моему заказу, – с гордостью произнес Евстрогий. – Узор будет всегда напоминать тебе о греческом происхождении.

– Он очень удобный, – одобрил Пантолеон и склонил перед отцом голову. – Спасибо, батюшка! Ты очень щедр!.

– Мой любезный врач достоин самого лучшего, – ответил Евстрогий и положил тяжелую руку сыну на плечо. – Я всегда восхищался твоим умом в глубине души.

– В глазах Пантолеона возникла теплота. Отец так редко бывал с ним ласков!

– Ты во мне не разочаруешься, батюшка! – прошептал он.

– Конечно, – улыбнулся Евстрогий.

Захлопнув ящик, Пантолеон прижал его к груди. Его охватила глубокая острая любовь к отцу! Он бы желал рассказать Евстрогию о том, насколько тот много значит для него, но не посмел. Евстрогий не любил показывать окружающим чувства, и поэтому признание сына мог счесть излишней мягкостью. По натуре своей Евстрогий был суров.

Они сидели рядом в течение часа, не говоря друг другу ни слова. Но, все же, находясь возле него, Пантолеон испытывал огромное счастье. Более всего в этом мире он любил отца.

По прошествие лета в школе Евфросина начались занятия. Каждый день его ученики собирались в большом базальтовом здании, выходящем к площади, где возвышался самый крупный храм Аполлона, изучали человеческий организм. Пантолеон, оказавшись среди них, сразу не нашел своего места и не смог завести друзей. Он с удовольствием проводил время в залах, где Евфросин преподавал основы анатомии, показывая кости, слепки органов или рассказывая случаи из своей практики. Ему нравилось изучать строение тела, когда Евфросин делал вскрытия трупов и многие ученики испытывали тошноту, страх и отвращение. В отличие от них Пантолеон не был брезглив. Но после окончания занятий, он всегда в одиночестве покидал школу и возвращался домой. С учениками он чувствовал себя стесненно. Их остроты заставляли его смущаться. Будучи девственником, он всячески сторонился их ночных прогулок по лупанариям.

Очень быстро ученики поняли, что Пантолеон не такой, как все. Он ждал насмешек, но вместо этого его просто перестали замечать. Его это не расстраивало.

Теперь кроме освоения трактатов, он мог изучать человеческие органы. Он сосредоточился на их функциях. Цветные гипсовые слепки, полученные им от Евфросина, давали хорошее представление о работе внутренностей. Но Пантолеон стремился освоить их деятельность в природе. Поэтому он не гнушался вскрытиями, которых избегали остальные.

Трупы принадлежали безымянным беднякам. Они быстро портились.,.. И поэтому вскрытия приходилось делать в течение суток после смерти несчастных.

Евфросин собирал в прохладном каменном зале без окон лишь самых стойких учеников и, взяв острый скальпель, кроил лежащее перед ним обнаженное тело. Зал озарялся множеством масляных ламп, которые при желании можно было поднести ближе к телу.

– Мы следуем примеру Эразистрата, который за много столетий до нас проводил вскрытия тел, дабы изучить перистальтику органов, – говорил Евфросин. – Пищеварение происходит, благодаря давлению стенок желудка на еду.

Пантолеон мог рассказать ученикам о трактатах Эразистрата, и Евфросин это знал. Со звоном отложив скальпель, придворный врач лукаво взглянул на погруженного в раздумья Пантолеона, который стоял возле изголовья трупа.

– Пантолеон, поведай остальным юношам о подробностях учения Эразистрата, ведь ты всегда им восхищался, – сказал Евфросин.

Встрепенувшись, Пантолеон смущенно оглядел учеников. Кто-то захихикал.

– Эразистрат описал в своих трудах клапаны сердца, крупные сосуды, и чувствительные нервы, – произнес Пантолеон, усилием воли поборов стеснительность. – В особенности интересно его учение о пневме. Жизненный дух, который он называл пневмой входит в тело с воздухом, проникает в левую половину сердца, а затем распространяется по артериям. Пневму он считал причиной, по которой бьется сердце.

Взоры учеников были сосредоточены на Пантолеоне. Впервые он по настоянию учителя рассказывал им об открытиях знаменитого врача. Его немного удивило то, что многие юноши прежде почти не читали труды Эризистрата. Лишь теперь он вдруг осознал, насколько глубоки его собственные знания. Но он не мог превознестись, ибо обладал очень простодушной натурой.

Он стал говорить им о долгих исследованиях, которые проводил Эразистрат. Юноши внимательно слушали его, а взгляд Евфросина вспыхивал изумлением. Когда занятие было завершено, Пантолеон покинул зал, охваченный необычайным волнением. Щеки его пылали от возбуждения, в которое его повергло собственное пылкое выступление.

Прежде ему не приходилось становиться центром всеобщего внимания.

Однако присущее ему самообладание позволило с достоинством поведать прочим ученикам о том, что он так любил изучать в часы отдыха. В отличие от большинства юношей, врачевание уже давно всецело владело его сердцем. Поэтому мир, который могли бы открыть ему те, с кем он учился в школе Евфросина, вовсе не выглядел для него привлекательными.

Опустившись в тени пальмы, поджав ноги, Пантолеон смотрел на простиравшийся вдали порт. Перед ним лежала сума, в которой он носил гипсовые органы, книги и письменные принадлежности. Достав тяжелое пестрое сердце, выполненное в натуральную величину, испещренное сосудами, Пантолеон погрузился в размышления. Он понимал, что Евфросин говорил ему, что прежде больные люди, получив от богов исцеление, приносили в знак признательности в храмы копии органов, от которых раньше страдали. Эти органы были золотыми. Иногда больные дарили их жрецам, благодаря за молитвы.