Анна Емельянова - Пантелеимон

– Но Диоскурид утверждает, что богов не существует, – сказал Пантолеон, вспомнив учение одного из ранних лекарей Греции.

– Я не желаю слышать глупые теории твоих богохульников! – взорвался Евстрогий. – Боги вершили судьбы человечества задолго до рождения Диоскурида! Их могущество неоспоримо!

Пантолеон погрузился в молчание. Ему было известно, что отец часто впадает в гнев, поэтому обиды он не чувствовал.

– В Еввуле сосредоточилась моя жизнь, – угрюмо проговорил Евстрогий. – Никогда другая женщина не сможет занять ее место. Я стал одиноким, озлобленным, ожесточенным. Все то светлое, что жило во мне, погибло.

– Нет, – тихо возразил Пантолеон. – Ведь ты любишь меня. А это значит, что твое сердце еще не очерствело. Просто в тебе живет давняя боль, которая никогда не исчезнет.

– Верно, – кивнул Евстрогий. – Когда я женился на твоей матери, то рассчитывал, что она переживет меня, ведь она была еще совсем юной девушкой. Впервые я ее увидел в доме ее родственников, знатных греков, куда меня привели общие знакомые. Я сумел расположить ее своим добрым отношением, ибо мое сердце охватила любовь, а это чувство, если оно действительно искреннее, способно делать так, что кажется, будто человек, который его испытывает, источает странную теплую силу. А между тем, я был ее старше на целых пятнадцать лет! Она согласилась стать моей женой. С той поры мне довелось познать человеческое счастье, которое было очень недолгим.

Опустив голову, Евстрогий тяжело вздохнул. Раньше, говоря о жене, он плакал, но теперь лишь ощущал тяжесть на душе.

– Она была бы горда, узнав, что ты будешь учиться у самого Евфросина, – проговорил Евстрогий, внезапно осознав, что его недавняя грубость могла обидеть сына. – Не гневайся на меня, Пантолеон. Я бываю резок с людьми.

– Резкость это неплохо. Гораздо хуже обман, лукавство, лицемерие, – ответил сын.

Подойдя к Пантолеону, Евстрогий положил руку ему на плечо.

– Арес пошлет тебе свое покровительство, мой мальчик! – сказал он. – Невзирая на то, что ты в него не веришь, этот бог всегда благоволил к тебе. Я знаю.

Но Пантолеон лишь отвернулся в сторону и сдвинул брови. То, что сын не признает веру своих предков в многочисленные божества, очень огорчало Евстрогия. Даже когда Пантолеон не спорил с ним из-за религиозных убеждений, он понимал, что в сердце юноши нет веры. Иногда Евстрогий винил в этом труды мудрецов, изучавших человеческие организмы. Но запретить Пантолеону увлекаться ими он не мог. Для него в единственном сыне уже давно сосредоточился смысл жизни, и поэтому он не хотел ссориться из-за трактатов, смущающих по его мнению, разум сына.

– Уже поздно. Ложись спать, мальчик мой. Завтра тебе предстоит встать раньше обычного, – молвил Евстрогий, направившись к двери.

– Доброй ночи, – отозвался Пантолеон.

Невзирая на распоряжение отца, он после ухода Евстрогия, просидел еще час за чтением александрийского трактата. Пылкий интерес к врачеванию теперь подогревался в его горячей юношеской душе еще и тем, что завтра ему предстояла встреча с самим Евфросином. Пантолеон не хотел показаться придворному врачу невеждой. Грядущее знакомство волновало его. По своей натуре Пантолеон был очень замкнутым, он редко близко общался с людьми, а теперь ему вдруг предстояла беседа с таким известным авторитетным врачом, как Евфросин! Он трепетал, думая о своем визите в дом лекаря. Но в тоже время он понимал всю важность предстоящего знакомства. Евфросин мог научить его всему, что умел сам, и это позволит ему в будущем начать практику.

А Пантолеон более всего хотел лечить тех, кто нуждался в исцелении. Читая у Гиппократа о бескорыстности, которая должна быть свойственна каждому врачу, он ощущал, что хочет стать именно таким лекарем. Использовать полученные навыки во благо людей, по мнению

Пантолеона, было лучшей целью в жизни настоящего врача.

После завтрака Вассой получил от Евстрогия приказ проводить сына в дом придворного лекаря. Раб, который побывал у Евфросина накануне, прекрасно запомнил маршрут.

Они шагали по узким пыльным улочкам, залитым солнцем. Как и вчера, в Никомидии царила невыносимо жаркая погода. Пантолеон закутал голову накидкой от палящего зноя. В тот день на нем был лазурный хитон, подхваченный тонким ремнем и простые сандалии. Он не любил заботиться о внешнем виде, ибо мысли его по обыкновению занимала наука. Пантолеон мало и редко задумывался о мирской жизни и бытовых делах. В основном его голову занимали рассуждения о мудрецах, которыми он восхищался, и о тонкостях врачевания. Отец не мог его понять.

– Вы взволнованы, – догадался Вассой, когда впереди показались стены, окружавшие дом Евфросина.

– Да, – улыбнулся Пантолеон, дружелюбно взглянув на раба. – Каков этот Евфросин в общении с людьми?

– Простой, невзирая на свое высокое положение, – ответил Вассой, пожав плечами. – На мой взгляд, он мягкий человек.

– Наверное, по сравнению с другими его учениками, я буду выглядеть невеждой, – смутился Пантолеон.

– Вы прекрасно знаете, что это не так! То, что ваши знания были почерпнуты из книг, купленных вами, а не от наставников, как у многих учеников школы, ничего не значит! Возможно, что вы уже во многом их превосходите. К тому же врачевание значит для вас гораздо больше, чем для них. Большинство учеников просто хотят получить дозволение практиковать за деньги, а вы хотите дарить людям избавление от страданий.

– Но ведь это правильно, Вассой! Даже Гиппократ считал, что с бедняков врач не должен брать денег! – воскликнул Пантолеон.

Вассой подумал о том, что его юный хозяин был в душе еще очень наивен, ибо желал содействовать нуждающимся бесплатно. Но, размышляя о характере Пантолеона, он вдруг предположил, что желание лечить безвозмездно вызвано не наивностью, а великодушием молодого человека. Это изумило Вассоя. Впрочем, он ничего не сказал Пантолеону.

Постучав в ворота, они подождали, пока им откроют, а затем проследовали по узкой дорожке к огромному дому Евфросина.

Приближаясь к крыльцу, Пантолеон уже не говорил Вассою о своем смущении, но раб видел, что юноша нервничает. На сей раз слуга Евфросина велел спутнику Пантолеона остаться в прохладном вестибюле.

Евфросин хотел беседовать с гостем наедине. Тяжело вздыхая, Пантолеон поднялся на второй этаж и, миновав галерею, вошел в просторный зал с высоким куполом. Здесь висел полумрак. В нише возвышалась изящная мраморная статую богини Панакеи, одной из дочерей Эскулапа. У ее подножия потрескивал горящий алтарь.

Евфрасин стоял возле статуи, повернувшись к ней спиной. Взор его был прикован к высоким дверям, в которые стремительно вошел Пантолеон.