Светлана Баш - У детей свои проблемы

– Пап, да что за жизнь-то такая?! – в тоне бабки-ворчуньи жаловалась я.

– Знаешь, а ведь это даже к лучшему! – начал вещать папа. – Из-за того, что учебник старенький, хотя он вообще-то ещё ничего – видела бы ты мои, у некоторых, например, отваливались страницы, а у учебника по алгебре за девятый класс… я сдал только обложку, она совсем развалилась… – папа слегка заболтался и, в конце концов, забыл, о чём хотел мне рассказать.

– Пап, хватит мне зубы заговаривать. Он старый. Это к лучшему. Почему?

– Если твоя маленькая умная головушка об этом не подумала, то папка-то уже обо всём подумал! – заговорщицки подмигнул мне отец.

– Папа! Ну хватит уже, говори! – никогда не любила такого. Сначала заинтригует, а потом смеётся над тем, как я вся извожусь, а ему только того и надо.

– Дочь, ты у нас кто? Украинка! Русскую речь знаешь – это хорошо, но сейчас тебе придется изучать русский как родной язык, и требования у нас тут ко всем одинаковые, а ты, даже при том, что ты отличница, в русском… Ну, максимум на троечку. Дошло?

– Нет, пап. Я так и не понимаю, при чём тут то, что учебник-то у меня старый?

– Учебник старый, уже изрисованный, поэтому я могу помогать тебе заниматься прямо по учебнику, понимаешь? – папа был явно не в себе: естественно, он будет помогать мне заниматься по учебнику, не по букварю же.

– Ну и что? – непонимающе уставилась на папу я.

– Я могу делать пометки для тебя, и эти пометки в школе, на уроках, будут тебе подспорьем, этакой шпаргалкой – только маме не говори!

…

Первый урок русского языка случился уже третьего сентября, и я, открыв учебник на самой первой странице, под названием издательства увидела надпись:

«Привет! Не обращай внимания на то, что учебник старый: это значит, что у него есть история. Ещё встретимся!», красиво выведенную простым карандашом. До этого её там не было, и почерк был, конечно же, папин.

Папина работа предполагала частые командировки, и я тогда поняла, ЧТО он имел ввиду. Папа собирался помогать мне учиться, даже когда его нет рядом, потому что мама русский знала так же, как я, если не хуже, и вряд ли могла быть полезной.

После линейки первого сентября папа уехал по работе в соседний город, но в тот день, когда мы получили учебники, он, по всей видимости, нехило заморочился и сделал пометки на всё то время, пока он будет отсутствовать, чтобы мне было легче, иногда оставляя мне на полях послания, например: «Боброе утро! Русский язык – это не так страшно…» или «Старайся, и получишь шоколадку!».

И, честно признаться, без папиной помощи я бы скатилась на тройки, а папа, к тому же, был не тривиальным преподавателем-надзирателем, поэтому использовал разные педагогические методики. В одном из упражнений надо было подобрать однокоренные слова к тем, что написаны, и перед ним стояла папина приписка: «Чтобы тебе было легче, прочитай книгу „Лев, колдунья и платяной шкаф“, и, кстати, книга интересная!». Я никогда не отличалась непослушанием или недоверием папе и поэтому незамедлительно отправилась в школьную библиотеку, чтобы взять книгу и скорее её прочитать. Если папа говорит, что интересная, значит – это правда, а если он говорит, что мне это пригодится, то уж тем более. Папа меня никогда не обманывал и поводов ему не доверять у меня не было. За выходные я «скушала» книгу и вечером воскресенья сделала домашнее задание без проблем, что ещё раз укрепило мою веру в папины советы.

Мама периодически порывалась мне помочь, но, как я и говорила, это было скорее помехой, чем помощью.

– Прочитайте текст и расставьте ударения в сказуемых и подлежащих, – читала мама задание и тут же начинала звонить подругам: – Алло, Марин, что такое сказуемое? Это глагол или существительное?

Папины росписи я ей, конечно, не показывала: мама не терпела порчи казенного имущества, даже если карандашом, даже если мы потом сотрём, как мы с папой и договорились, мама всё равно была бы недовольна. Поэтому это было нашим с папой маленьким невинным секретиком.

Периодически папа проверял меня лично, потому что, даже с его помощью, по русскому языку у меня преобладали четверки, я, бывало, нет-нет да где-нибудь провороню словечко или окончание перепутаю, особенно в глаголах.

Каждый раз, собираясь в командировку, папа на всю ночь забирал у меня учебник и заполнял его на две-три недели вперед. За что я была ему несказанно благодарна: это на самом деле было мне огромным подспорьем. Во второй четверти я сама взялась за голову, поднапряглась и закончила её с пятёркой по русскому языку.

Новый год мы встретили своим маленьким семейным коллективом. Первую половину каникул папа был с нами, но работа не ждёт, поэтому под конец каникул он начал собираться в большую рабочую командировку, забрал мой учебник и уселся писать. Мама уже спала, а он расположился в гостиной и всю ночь орудовал карандашом.

Утром, когда мы с мамой встали его провожать, он обнял меня, вручил мне учебник и сказал:

– Ну все, доченька, мне пора, учись хорошо, приеду – проверю! – папа пытался изобразить строгий тон, но напоследок улыбнулся. – Удачи, хорошо отдохните перед рабоче-учебной неделей!

Это были последние его слова. После нашего прощания я больше никогда не видела его… живым.

Он звонил нам пару раз, когда приехал, чтобы отчитаться, что всё хорошо, и ещё раз просто так: спросить, как мы.

Во время командировки произошла авария на заводе, для которого мой папа должен был делать план реконструкции или как это там называется, и в момент аварии мой папа был там. Произошло несколько взрывов и здание обрушилось, моего папу завалило обломками. Мама некоторое время не хотела мне говорить, что именно произошло.

Помню, как в тот вечер я пришла с горки, вся взмыленная, необычно весёлая, и увидела из коридора: на столе стояла бутылка с алкоголем, а рядом сидела плачущая мама. У меня сжалось сердце. Я подбежала к ней, начала выспрашивать, что случилось, почему плачет. Мама утёрла слёзы и сказала, что пока не может мне сказать, что она очень устала и пойдёт спать, и мы поговорим завтра. Спорить с ней было бесполезно: если она что-то решила, то уговорить её было просто невозможно. Поэтому я сама разогрела себе суп, поела и отправилась в свою комнату. Ночью я несколько раз проснулась от того, как мама всхлипывает, но я понимала, что пока она не захочет – ничего не расскажет.

Утром мама меня не будила: я проснулась сама, вышла на кухню, а там мама. Она пила кофе, не пожелала мне доброго утра, как обычно, не спросила ничего. Она просто пила кофе и смотрела на холодильник, где на магнитике было прикреплено наше семейное фото.

Когда я покушала, мама резко повернулась ко мне, глубоко вздохнула и уже было открыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Она просто разрыдалась, опустив голову на кухонный стол.