Антон Алеев - Тысяча и один гром

Отец принялся лихорадочно крошить батон колбасы, нож был тупой, поэтому куски получались огромными и рваными, будто бы он собирался кормить ими тигра.

Кто-то определённо к нам приближался. Неподалёку уже гнулись берёзки, и слышалось тяжёлое дыхание зверя.

Мы бросились прочь, забежали за перевёрнутый килем вверх катер и сели на корточки, прислонившись спиной к шершавому боку посудины.

Собака явно искала нас, потому что ничего похожего на довольное чавканье мы не слышали. А слышали всё приближающийся топот, сдерживаемый рык, гром каких-то железяк, попадающих под копыта зверя.

– Наверное, колбаса невкусная! – плачущим голосом предположил я, выставляя вперёд удочку, чтобы отбиваться.

– Если нападёт, беги к калитке, – шёпотом предупредил отец, – я её отвлеку оставшейся колбасой!

Честно говоря, этот аргумент показался мне слабым.

Собака была уже совсем-совсем рядом. Она хрустела ветками буквально за кормой катера.

Мы с отцом переглянулись, как в окопе перед рукопашной.

– Ну иди, иди сюда, проклятая псина, – прошипел отец.

– Я тебе счас покажу псину, – пообещала собака человеческим голосом и на нас надвинулась тёмная тень.

У меня отвалилась челюсть, а отец судорожным движением зачем-то спрятал оставшуюся колбасу за спину.

– Вы чего тут забыли, физкультурники? – грозно спросил сторож, надвигаясь на нас необъятной горой.

К счастью, наш кроткий вид, а также наличие бамбуковых удочек немного сгладило напряжённость и мы даже впоследствии познакомились.

Теперь, если мы шли на чебака, то брали кусок колбасы и шли прямиком в будку сторожа, чтобы его угостить. За это он нас беспрепятственно пропускал к месту лова. Делился ли он этой колбасой с таинственным волкодавом, мы никогда не спрашивали.

Чем мне запомнилась летняя Анапа? Почему-то, в первую очередь, экзотическими деревьями – акациями, магнолиями, кипарисами. Я никогда не видел такого дендрологического разнообразия. Ещё вспоминаются раскопки, которые производились прямо на морской набережной. И отдыхающие – много разных весёлых людей, которыми были забиты приморские улицы.

Мы несколько раз приезжали в Анапу по курсовкам всей семьёй. Курсовка – это такая путёвка, по которой ты живёшь не в санатории или доме отдыха, а в съёмной комнате частного сектора. А на лечебные процедуры ходишь, как положено. Предполагалось, что я езжу на юг, в том числе, чтобы поправить своё слабое здоровье. Почему оно считалось слабым мне не понятно до сих пор. Зато я с содроганием вспоминаю название некоторых медицинских процедур, например, «смазывание горла». Это просто кошмар, брр. Всеми правдами и неправдами я часто с них сбегал. Какие процедуры, когда рядом море?!

В очередной свой приезд, сверившись с бумажкой, мы остановились возле ограды частного дома. Отец поставил чемодан на пыльный тротуар. Судя по всему, в этих апартаментах нам должна была быть выделена комната в соответствии с курсовкой. Улочка была совершенно провинциальной, аккуратные дома вдоль дороги утопали в зелени. Стояла вязкая полуденная тишина.

Мама для приличия постучала в калитку. Но, так и не дождавшись ответа, мы вошли в ограду. Рядом с домом стояло две летних веранды, которые, судя по развешенным там и сям вещам, уже были сданы другим отдыхающим.

Возле крыльца стоял маленький шкет. У него были светлые растрёпанные волосы и конопушки на щеках. В руках он держал пластмассовый автомат. Рядом с ним сидела небольшая меланхоличная дворняга. Одно ухо у неё торчало вверх, а другое строго вправо. Она быстро дышала, высунув язык. На добродушной морде у неё было выражение приветливости и, казалось, что она ухмыляется.

– Мальчик, – сказала моя мама. – А взрослые есть? Это дом номер пятнадцать?

Пацан засмеялся, демонстрируя наличие отсутствия у него пары передних зубов.

– Конефно, пятнадцать, – подтвердил он, прищурившись, и добавил: – Мамка в плофилактолии.

– А когда она придёт?

– Ефли вы жилифки, я вам скафу куда идти, – заверил мальчик и показал стволом автомата на дом.

– Ну хорошо, – несколько озадаченно протянула мама.

– А как зверюгу-то зовут? – поинтересовался отец, кивая на ушастого питомца.

– Суслик!

– Как-как? – переспросил мы хором. Отец недоверчиво разглядывая собаку. Та, в свою очередь, смотрела на него влажными глазами и виляла хвостом.

– Сус-лик, – подтвердил шкет по слогам.

– Ты уверен? – поинтересовалась моя мать.

Пацан поднял руку на уровень плеча и глянул на пса.

– Суслик! Полай!

Собака вопросительно задрала голову и, подумав некоторое время, видимо, решила хозяина не подводить.

– Гав!

Шкет засмеялся и торжествующе на нас посмотрел.

– А это ты сам так её назвал? – задал отец каверзный вопрос.

– Не-а. Это дядя Петфо…

– А тебя самого-то как зовут? – подозрительно спросила мама.

Мы все немного внутренне напряглись, потому что после «суслика» ожидать можно было всякого.

– Паха, – ответил шкет.

– Ааа, ну то есть Паша? Павел? – с некоторым облегчением переспросил отец.

– Ага!

– Странное имя для собаки, – сказала мама отцу, когда Паха провожал нас в комнату.

– Я знал парня, который назвал кота Берией, – ответил отец.

– Ну то Берия, а то Суслик! – не согласилась мама. – Нет, ну а почему Суслик-то, я не пойму? – продолжила она допрос нашего нового знакомого.

– Потому фто он быстло бегает! – признался маленький хозяин.

Мама хотела ещё что-то спросить, но прервалась на полуслове – что и говорить, аргумент в пользу клички у пацана был исчерпывающий.

Рыбачил я на пляже в основном с пирса. Просто опускал леску с крючком и грузилом вниз в воду и ждал поклёвку. Даже удилище было не нужно. Для наживки использовалась креветка. Но не такая здоровенная, которую продают сейчас в магазинах, а малюсенькая, размером полтора-два сантиметра. Ловить её надо было у самой воды под илистыми камнями. Поднимаешь такой камень, а они распрыгиваются в разные стороны – только успей хватать. А схватил – прижимаешь ей голову, и она от этого становится томной и уже не прыгает, а только слегка шевелит ножками. Такую креветку складываешь в спичечный коробок. Клевали на неё совершенно экзотические рыбы. На море вообще, надо сказать, ихтиофауна специфическая. Половина рыб и вовсе несъедобная. В первую очередь – брюхастые «собаки», да-да, так эти рыбы и называются, во рту у них маленькие остренькие зубки и стоит зазеваться, они с удовольствием тебя кусают за палец. Потом «коровки», эти покрупнее и попадаются реже. Ещё «зеленушки» – условно несъедобные. То есть, вроде бы их и можно в пищу употреблять, но местные не советуют. Скорпена – один такой здоровенный морской чёрт попался мне однажды: как он пасть расщеперил на крючке поперёк себя шире, аж страшно! На жабрах у Скорпены два ядовитых шипа – уколешься, рука на неделю распухнет и будет болеть. А если уколоться шипом морского дракончика, что торчит у него из верхнего плавника – и в больницу можно попасть! Или вот скат-хвостокол с иглой! Всех этих рыб я там ловил. А самые благородные и, соответственно, безобидные – это всеми любимые барабульки и толстенькие бычки. Их можно употреблять в пищу в любом кулинарном виде.