Владимир Гринспон - С юмором и серьезно

Мы уже в третий раз пытали его, зачем этот хипеж среди ночи, а он всё волновался и бормотал угрозы лысому, так он называл всегда Хрущева, и обижался, что наши как всегда в ж… и т. п.

Наконец он очнулся и выдал-Вы тут дрыхнете! А в Америке Кеннеди грохнули!!!И тут мы вспомнили, что Гарик любил по ночам крутить «Спидолу» и слушать чуждые голоса.

Вот так я узнал о главном преступлении двадцатого века.

Однажды, придя с занятий, мы обнаружили в нашей неслабо заселенной квартире нового гостя. Средних лет мужичок, маленького роста, круглолицый, с остреньким носиком и глазками пуговками, он расхаживал по комнатам, накинув поверх клетчатой ковбойки пуховый платок жены Гарика. На нем были брюки, явно от рабочей спецовки и сандалии на босу ногу. Как потом оказалось это было все, в чем он появился в доме Гарика, который отрекомендовал его как проверенного кореша и объявил, что кореш поживет пока у него. Вновь прибывший протянул всем маленькую ладошку лодочкой и представился – Витя. Стали гадать, куда Витю определить на ночлег. В главной комнате стояла большая кровать с панцирной сеткой и никелированными шарами предназначавшаяся как раз «для гостей». Но в это время она была занята приехавшей из провинции тещей Гарика-толстой ворчливой старухой. Одну спальню занимал Гарик с женой и двумя дочерьми. Ничего не оставалось, как выделить Вите коврик при входе в нашу студенческую обитель, кинув поверх старый полушубок.

Об обстоятельствах своего временного гостевания у Гарика Витя поначалу не распространялся, предпочитая забавлять нас историями одесской жизни и анекдотами. Рассказчиком он был талантливым, хорошо подавал национальные акценты и одесский колорит. Судя по тематике он, как и Гарик, часть своей жизни провел в «ограниченном колючкой пространстве». Да и беседы Гарика с корешем вились, в основном, вокруг этой темы. Иногда они даже довольно красиво тянули лагерные песни. От них мы впервые услышали «Таганку» и «Я помню тот Ванинский порт». Особенно оживлялись они в момент обсуждения «этих паскуд», в категорию которых попадали все представители правоохранительных органов.

Присмотревшись к нам, и видимо удостоверившись в нашей лояльности, Витя постепенно поведал нам свою судьбу. Не сразу, отрывками, которые потом как в мозаике сложились в картинку. По основной профессии Витя был парикмахер- самоучка. Где он учился мастерству осталось за кадром, но нам казалось, что он стал брадобреем в зоне ввиду хилости и бесполезности на серьезных работах. Была и квартира и парикмахерская с рабочим местом. Да вот дурные привычки и тяга к напиткам привели его в больницу, откуда он вышел с букетом заболеваний от эпилепсии до модной в те годы вялотекущей шизофрении и полным запретом заниматься любимым делом. Да и логично. Что мог устроить человек с опасной бритвой в момент припадка «падучей болезни»!? А тогда еще в мужских залах парикмахерских не так стригли, как брили клиентов. Витя любую другую работу презирал, да и не был обучен, поэтому проболтавшись без дела с год и получив пару предупреждений от милиции, был привлечен по статье за тунеядство и благополучно получил два года исправительных работ. Определен он был в отдаленный совхоз где, наглотавшись за полгода прелестей сельского разнорабочего – куда пошлют – рванул в город. Дома его неусыпно ждал участковый, могли стукануть соседи, жаждущие продления жизни «без Вити». Так что оставалось безвылазно сидеть у Гарика в ожидании поворота судьбы.

С поворотом Гарик обещал ему пособить своими испытанными и проверенными способами. Так впервые нам пришлось в течение полугода наблюдать работу «общественной организации по правам человека» в суровых условиях тоталитарного соцреализма. Мы уже раньше были посвящены в эту тему когда Гарик не без гордости рассказывал как он вырвал у ненавистной власти эту трехкомнатную квартиру в прекрасном районе на Второй с половиной станции Большого Фонтана, всего в пяти остановках трамвая от центра!

Жил раньше Гарик с семьей из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале с одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика. Стал он «бомбить этих гадов» как он сам называл сов инстанции жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый отказ от районного начальства, он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти, повторял всё по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик показывал нам пухлую, полуторакилограммовую папку с запросами и ответами. Увлекательное и поучительное чтиво. Роман в документах. После отказных бумаг из партийных райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы отдельных депутатов Гор-и Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском, видимо часть своего неполного семилетнего образования Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного-на страницу-стиха… «На що мэнi Радяньска влада яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

Наконец, после двух с лишним лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя отдать инвалиду квартиру, чем еще неизвестно как долго строчить обязательные отписки. Я их, сволочей, на измор взял! – подвел черту под этой историей Гарик- победитель.

Будем освобождать Витю, сказал он, – я им устрою, как сажать корешей по совхозам!

Он позвал пришедшую из школы свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки и принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» – так он называл пионерский галстук – начал диктовать ей жалобу. Пусть пишет дитё, а то мой почерк сразу срисуют и припрутся за Витей. Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и красному сладкому у Вити набежало аж двадцать с лишним литров отданной кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.