Ярослав Зарин - Шут, Маг, Цирк и его душа

– Ты вот скажи мне, чего хочет нынешняя молодёжь?

– Если ты про Ксюшку, – Степан нахмурился, – то её понять трудно. Была б она вся в мать, я бы сразу тебе её мысли прочёл. Но она себе на уме, чёрт её разберёт и только. А вот Димка – он нашей породы птица, да и этот, как его там, сценарист.

– Аркадий, – напомнил Виктор. – Да, он мне как человек глянулся. Только я больше думаю, как с Ксенией сладить. Роман и Марина вот вроде и старше её всего на полтора года, а насколько другие люди! Никак не пойму, что с нею делать, чего она хочет.

Степан закурил, качнул седой головой.

– Да, сложно отцу-одиночке с девкой-то.

– Тебе хорошо, твои в цирк не подались, – горько пошутил Виктор.

– Да уж, хорошо, одна юристкой стала, второй компьютерами бредит, – усмехнулся Степан. – И оба меня не в грош не ставят с моей-то профессией.

Они замолчали. Ночной ветер протащил мимо клочок сорванной с тумбы афиши.

– Закончился сезон, – вздохнул Степан. – Что-то на душе кошки скребут.

– Это да.

И они медленно двинулись к остановке.

Николай Васильевич, уже из собственной машины, печально глянул на цирковое здание, родное, знакомое до последней чёрточки.

– Вот мы и прощаемся, старый мой друг, – прошептал он. – Спасибо тебе за эти годы.

Цирк хранил молчание. Мимо парковки, переговариваясь, прошли Степан и Виктор. Никонов не стал их окликать, сегодня ему хотелось побыть наедине со своими мыслями.

В памяти всё ещё звучал звук аплодисментов, шумели дети на трибунах, сиял золотой круг манежа. Даже не верилось, что теперь всё это – лишь часть прошлого. Цирк, хоть и въевшийся в кровь, ставший частью души, всё-таки оставался позади. Теперь Николай Васильевич превратился всего лишь в зрителя, он мог только любоваться на чудеса, а вот стать их участником, узнать, как они рождаются – это ему больше было недоступно.

Тяжело было оставлять труппу, где каждый стал надёжным другом. Печаль и усталость грызли изнутри.

– Вот она какая, старость, – Николай завёл машину и неспешно тронулся с места.

Майская ночь кутала мир тишиной.

Иван Фёдорович остановился у автомобиля, не спеша занимать водительское место. Он оглянулся на цирковое здание и улыбнулся.

Цирк виделся ему бутоном удивительного цветка, и так хотелось, чтобы он раскрылся, очаровывая весь мир красотой. Да, конечно, это принесёт немалые денежные плоды, но в первую очередь Коткина привлекала именно смысловая часть всего действия. Он, с детства влюблённый в цирк, хотел, чтобы эта любовь жила в сердце каждого зрителя.

В этом они и были похожи с Николаем Васильевичем. Только подход у них всё же был совершенно разный. Вот и сейчас взгляд сам собой зацепился за тумбу с полуоборванной цирковой афишей. Улыбающийся шут, по мнению Ивана Фёдоровича, был совсем не таким привлекательным, как акробаты и воздушные гимнасты.

Может быть, сказывалось то, что сам Коткин в детстве мечтал быть именно акробатом, но ему не казалось, что клоуны – непременная часть циркового представления. Уж и без них будет, что показать.

Усевшись за руль, Иван Фёдорович завёл мотор, и тут ветер бросил прямо на лобовое стекло клочок бумаги. Тот зацепился за «дворник».

– Что, смеёшься надо мной, да? – хмыкнул Коткин, осознав, что это кусок афиши с улыбчивым лицом клоуна. – Поладим уж как-нибудь.

Он выехал с парковки.

Как это обычно бывало по вечерам, Дмитрий зашёл в буфет, поболтать о том о сём с Екатериной Марковной. Сегодня не пришлось даже изобретать особенную тему для разговора. Правда, не успел Дима задать интересующий вопрос, как Марковна насмешливо сказала:

– Что, не понравился тебе Коткин, наш новый директор?

– Даже не знаю, – честно признался Дмитрий, усаживаясь к буфетной стойке. – И мужик вроде дельный, и слова говорит как будто бы верные…

– А предчувствия – самые дурные, – продолжила за него Екатерина Марковна.

– Да, – признал Дима.

Пока она наливала чай, он вдруг вспомнил, как сам пришёл в цирк впервые. Ему едва ли тогда исполнилось пять, но именно в тот день он твёрдо решил, что хочет остаться в этом чудесном мире на всю жизнь. Детская мечта так его и не отпустила, со временем лишь обретая детальность и чёткость, она занимала всё большее место в жизни. Но исполнилась ли на самом деле?

Будучи ребёнком, он так много времени проводил здесь, благо, бабушка, воспитывавшая его с семи лет, только поощряла увлечение внука. Никакого другого мира Дмитрий просто не знал, да и не стремился узнать. А когда понял, что больше не выйдет на манеж, только горячая любовь к цирку заставила его смириться с увечьем и продолжать жить. И всё-таки даже теперь он не мог отказаться от этого мира.

– Что ж, – прервала его размышления Екатерина Марковна. – Надеюсь, своими новыми идеями Иван Фёдорович наш цирк по ветру не пустит.

Над чашкой с чаем поднимался пар, Дмитрий всмотрелся в его завитки, поначалу не находя ответа. Чуть позже он вздохнул:

– Раньше-то как-то проще всё было. Бабушка рассказывала…

– Клавдия Никитична светлая была женщина, Дима, – Екатерина Марковна оперлась на стойку, чуть подавшись вперёд. Её усталое, но всё же красивое лицо осветилось, и Дмитрий увидел, как она на самом деле тревожится. – Только и в её время всё было не так-то просто. Хотя тебе-то она больше сказки рассказывала, чтобы ты проникался цирковым духом.

Дмитрий печально улыбнулся, понимая, что Марковна права. Однако он не мог отказать себе в удовольствии и не коснуться воспоминаний о любимой сказке. Он просил бабушку рассказывать её едва ли не каждый вечер перед сном.

Почти перестав прислушиваться к рассуждениям Екатерины Марковны, Дмитрий пытался вспомнить как можно подробнее: вот бабушка мягко улыбается в ответ на извечную просьбу, вот она усаживается на край постели, расправляет одеяло. Её красивые сильные руки даже сквозь плед кажутся горячими. Рассказ начинается именно в тот момент, когда он, изнывающий от нетерпения, готов попросить снова. И пусть эта сказка уже знакома, выучена до последнего слова, но Дмитрий слушает, как в первый раз:

– В тех цирках, где артисты преданны своему делу, появляется душа. Обычно её трудно заметить, хотя порой она помогает на арене и во время репетиций. Не являя свою суть, она бережёт артистов, помогая им добиваться успеха. Уберегая свой цирк от неприятностей, несчастных случаев и печальных событий, душа, тем не менее, и сама должна получать что-то взамен. Ей нужно слушать смех зрителей, чувствовать атмосферу праздника и радости. От этого душа цирка расцветает, – здесь бабушка всегда прерывалась, чтобы взглянуть строго и серьёзно. Она знала о мечте внука, но не позволяла относиться к ней безалаберно. Всякий раз убеждаясь, что тот слушает внимательно, Клавдия Никитична продолжала: