Мария Штанова - В памяти моей

Несмотря на тяжёлое время военных тревог и потерь, дети оставались детьми, и детские впечатления сохранились на всю оставшуюся жизнь…

Немцы заходили в Грушное реже, чем в Солонец-Поляну, видно, боязно им было бродить по нашим опасным глухим оврагам. Мама рассказывала, как однажды у нас в селе остановились мадьяры и финны, бывшие союзниками гитлеровской армии. Один рыжий финн улёгся в дальнем углу двора, на куче хвороста, постелил себе огромную перину, потом вдруг встал, сбросил перину с хвороста и стал что-то искать. Оказывается, его заинтересовали торчавшие из-под хвороста берестяные лыки, из которых мама плела лапти (обуви у нас уже никакой не было). Лыки были высушены и спрятаны под хворостом. Кроме того, под лыками была глубокая яма, где мама спрятала чемодан с довоенными вещами, которые позже она носила в город и меняла на соль, спички и керосин. Вот почему она с тревогой следила за действиями финна, с интересом рассматривавшего лыковые колечки, недоумевая, что бы это значило. Мама опасалась, как бы он не вытряхнул их все и не обнаружил яму. Но, к счастью, он утихомирился, снова притащил свою перину и улегся на неё. Гроза миновала. Мама вздохнула свободнее. Были и забавные, почти анекдотические эпизоды встреч с немцами. Например, наша соседка, бабушка Ульяшка, рассказала нам о том, как она высмеивала немца, который заставил её стирать его нижнее бельё. Зная, что фриц не понимает по-русски, бабушка взяла его кальсоны, потрясла их перед его носом и рассмеялась:

– Эх, ты, засранец, видно, наши-то крепко по тебе стреляли, что ты в штаны пук-пук?! Немец тоже рассмеялся, уловил смысл и смущенно повторил:

– Я, я, пук, пук!

Надо сказать, что у нас в Грушном они не лютовали, хотя про машину-душегубку мы слышали. Мама нас от себя никогда не отпускала. Сама она была одета в какое-то тряпье, голову повязывала тёмным платком и похожа была скорее на худую старуху. А ведь ей тогда было только 30 лет.

Помню, как один немец бегал по двору, ловил петуха, а я кричала:

– Не трогай моего Петьку!

Мама прижала меня к себе и увела со двора. Но самым, пожалуй, памятным был случай с Соловьем, нашим домашним хранителем, собакой, которая ценой своей жизни спасла нас от лютой смерти. Прошло уже более 70 лет с того памятного дня, а помнится всё так ярко, так подробно, как будто это случилось вчера.

…Голос у нашего Соловушки был такой звонкий, такой заливистый, что когда он начинал лаять, его слышала вся округа. Это был огромный лохматый пёс из породы

«московская сторожевая». Целыми днями он гонял по двору кур, дружил с телёнком и не обижался, когда тот загонял его в конуру. Вообще-то он был довольно смирный пёс. Но вот однажды…

Летний июльский день начинал остывать. Сгущались сумерки. Вдруг по всей деревне разнёсся собачий лай. Наш Соловей тоже включился и громко залаял. Так собаки лают только на чужих.

Немцы! Во двор вошёл толстый неуклюжий немец с автоматом через плечо. Соловей зарычал и стал носиться по цепи. Немец прошёл мимо и поднялся на крыльцо. Вошел в дом, увидел маму, подошёл к ней, толкнул её в спину автоматом и приказал:

– Шнель, шнель! Ком! (Быстро! Быстро! Иди!).

Мама вдруг стала белой, как стена, схватила нас за руки, прижала к себе и вышла на крыльцо. В вечерних сумерках мы увидели её глаза. В них были слёзы. Мама поцеловала нас и прошептала:

– Не бойтесь, дети, я с вами. Бог не оставит нас.

За её спиной стоял фашист, дуло автомата жёстко упиралось в мамино плечо. Вдруг из конуры выскочил наш голосистый Соловей и, почуяв беду, бросился отчаянно нас защищать. Он так яростно рвался с цепи, что она не выдержала. Соловей оказался у самых ног немца и стал, жестоко оскалившись, рвать его ногу. Эта неожиданная схватка длилась несколько минут, а, может быть, несколько секунд. Немец на какое-то мгновение отвлёкся, потерял нас из виду, только отбивался от Соловья. Наконец, прицелился и выстрелил. Мы с Лёшей закричали во весь голос, но мама зажала нам рты и ринулась за угол дома, к открытой калитке, ведущей в сад. Кто-то мгновенно закрыл калитку на задвижку с обратной стороны и накинул на маму старый пиджак.

Деревянный забор был увит диким малинником, за ним начинался глубокий овраг, заросший высокой крапивой. Мы мигом туда спустились и побежали вдоль оврага, хватаясь за ветки, за крапиву, не чувствуя ожогов. Автоматная очередь повторилась, и мы услышали жалобный визг нашего любимого Соловья, нашего дорогого защитника. Мы всю ночь просидели в лесу под кустами орешника. За нами этот толстый немец не решился идти. Русская ночь в лесной глуши для немца хуже огня. Не помню, как мы выбрались оттуда, но утром в нашей деревне немцев уже не было. Через несколько дней в село Солонец-Поляна вступили наши войска. В нашем доме расположился медсанбат. Соловья мы похоронили под вишней в саду. Над ним с тех пор вот уже 70 с лишним лет поют знаменитые курские соловьи…

Более 70 лет минуло с тех пор, как прогремели страшные бои на Курской земле, а помнится всё так ярко, так подробно. В памяти моей до сих пор наш глубокий холодный погреб, который служил нам единственным убежищем. Мы сидели в нем и чувствовали, как вокруг дрожала земля от проходивших по большой дороге танков: это наши защитники мчались на Велико-Михайловку, а дальше – на Прохоровку, где и проходила знаменитая Курская битва. Небо стало чёрным от дыма. Наши огороды были все изрыты окопами. В саду не осталось ни одного яблочка или груши – фашисты все вытрясли. Дом наш был разграблен, стёкла выбиты. Вещи (одеяла, полотенца, одежду тёплую) немцы увезли с собой. Благо, было жаркое лето, и мы ночевали во дворе.

Наконец, и в родное село Грушное вступили наши войска. Это произошло 4—5 июля 1943 года, значительно раньше исторической битвы под Прохоровкой. Свидетельством тому служит маленькая фотография, на которой сняты все дети села Грушное, нас там 28 человек, мальчики и девочки от 3 до 10 лет. На лицах детей ни одной улыбки, ещё застыл страх пережитого. Фотографировал солдат. На обратной стороне этого снимка детской рукой сделан рисунок: два самолёта – один с черным крестом устремлён вниз, а другой с красной звездой взмывает вверх. И число: 5 июля 1943 г. Это рисунок Лёни, ему было тогда 8 лет.

Село Грушное (Белгородская область). 5 июля 1943г.

Помню, как всю ночь наши бойцы откармливали нас мясными консервами из своего солдатского пайка, а мама отмывала все углы в доме, ухаживала за ранеными, которых было очень много, и они лежали прямо на полу и во дворе. Еще помню, как медсестра Галя перевязала голову моей разбитой кукле Варьке. Я решила её умыть. Кукла была глиняная, и краска потекла. Глазки у моей Варьки стали белые, совсем бесцветные. Я заплакала и пожаловалась Гале: «Теперь моя Варя совсем ослепла». Тогда Галя достала индивидуальный пакет и подарила мне. Помню, как солдаты принесли патефон, поставили пластинку, и я услышала, как поёт хор, но не могла понять, где же находятся люди, которые поют…