Валерий Сабитов - Сказание о Завгаре. О фантастической судьбе реального гражданина Вселенной

Собрали небольшой стол: моя подружка, лучшие мои тёти, брат отца с женой. Вот и вся свадьба. А он оказался вруном, всё время врал внаглую (царство ему небесное) – говорят, про покойников плохо нельзя говорить, ну а если ничего хорошего сказать нельзя! Ну а дальше ты знаешь: что он голубятник, прикрывался этими голубями и продолжал ходить по своим знакомым, которые у него были до меня. Итог – развод. И он потерялся совсем, связался с аферисткой, которая его затянула в свои сети. Нормальный мужик этого бы не позволил. Ещё раз царство ему небесное.

Я тебе не писала про своего отца! Звали его Федот. Его раскулачили в 1930 году, сослали в Архангельск и он там умер от туберкулёза – со слов мамы Нюры. Я спрашивала: что, он был богатым? Говорят, была корова да лошадь. Родственников отца не знала. Наверное, у него их и не было. Моя девичья фамилия была Назаренко, по отцу. А дедушка Денеко. И вот когда меня отдали в школу, записали Денеко, а когда исполнилось 16 лет в 1942 году, я получила паспорт в Красной Слободе на Назаренко. Вот всё подробно, что я могла вспомнить. Извини за непоследовательность, сам подкорректируешь. И за плохой почерк – пальцы корявые стали.

Ещё вспоминаю о своём детстве… Мама Нюра иногда на летние каникулы отдавала меня жить к тёте Дусе за Волгу на эти самые «Скудры». У них было двое детей: Анна, что живёт сейчас где-то в Бекетовке, она с 1930 года и Виктор с 1928 года. Вот мы играем, я самая старшая из них, играем вместе – не ссорились. Но жить мне у них все каникулы не нравилось, потому что я была у них работница. Было хозяйство: корова, куры, огород. И всегда тётя Дуся меня будила рано утром помогать ей по хозяйству, а её дети спали. Рано утром она доит корову, а я потом гоню её в стадо, где-то в определённом месте пастух собирает коров. Прихожу домой, начинаю пропускать молоко через сепаратор, такой аппарат, который отделяет от молока сливки – дальше мою его, а в нём очень много частей, всё надо хорошо промыть. А Анна с Виктором всё ещё спят. Потом тётя Дуся начинает готовить еду – русская печь стояла прямо во дворе (как в сказке Иванушка-дурак едет на печи русской). И вот в этой печи: протопят её, а потом на угли ставят варить. Была у них здоровенная чугунная сковорода – на неё чищеный картофель и заливается это сливками – чудесное кушанье – картошка пропитается вся сливками очень вкусно. Почему-то ели прямо на земле, прямо у печи расстилается клеёнка и все пять человек – садимся и из общей сковороды друг перед дружкой наворачиваем эту картошку. Ещё она парила там початки кукурузы – аж зёрна потрескаются от жара – и вот мы, детвора, эти початки целый день таскаем и едим. Тогда кастрюль не было, были большие чугуны, которые в печь ставили ухватами. Чугуны размерами были разные – большие и маленькие, и на каждый чугун был свой ухват (железная рогулька с деревянной ручкой). Вот этой рогулькой обхватываешь чугун и в печь или из печи.

Ещё помню… Опять утром, её дети спят – меня посылает полоть и окучивать картошку. Она посажена была в чудном месте – с трёх сторон лес-дубы, и идёшь, трава по колено (девственная природа была). Роса – ноги мокрые и вот из этой травы вылетает куропатка (слышал, наверное, птица такая); а вылетела она из гнезда, раздвину траву руками – а там лежат яички. Я их не трогала, зная, что я уйду с этого места и она вернётся их насиживать. Прополю картошку и прихожу домой. Тогда занимаемся детскими играми. Ещё помню, тоже утром посылает меня поливать огород, который был недалеко от дома. И скажет мне тётя Дуся: завтракать мы тебя позовём, поставим маяк – это значит, к длинной палке наверх привяжут красную тряпку и машут ею. Я увижу и иду домой. А поливала из колодца журавлём – над колодцем такое приспособление, которое опускаешь с ведром в колодец, черпаешь воду и снова вытаскиваешь из колодца. Льёшь в канавку, из которой вода льётся в грядки. И вот как увижу эту красную тряпку, всё бросаю и иду завтракать. Ещё помню, на лодке возили на Тракторный продавать овощи и молоко. Тоже утром рано встаём. Тётя Дуся всё приготовит на продажу и ещё соседи; и вот лодка в две пары вёсел, загружаем её и плывём. Мне интересно было грести вёслами. Потому как две пары вёсел надо было ладить с напарником. Но я гребла, когда мы плыли вдоль берега, а когда переплывали Волгу (называли перевал), садились за вёсла взрослые. На Нижнем посёлке закрепляли лодку на цепь с замком. Лодок было много, а здесь уже стоят подводы (лошадь запряжённая, с телегой) которые подвозили нас на базар (помню базар находился там же, где и сейчас), но перед самой войной там был цирк. И вот этот труд мне не нравился, и я злилась про себя, что меня заставляют всё делать. Но это было зло в детстве – сейчас нет. И вот когда мама Нюра приезжала в гости – а ездила она часто – я прошу её: забери меня отсюда (городская жизнь ведь легче). Она обещает – вот поживи ещё немного. Тогда я иду на хитрость. Она уезжает утром рано: первым пароходом – а я вечером возьму и спрячу какую-нибудь её вещь себе под голову и думаю: вот будет она утром искать её везде, и я проснусь и уеду с ней, но моя затея не проходила. И тогда я днём, когда в доме никого не было (а на стене висела большая рама с фото – там были разные фото, в том числе и мамы Нюры), целую её фото, плачу и причитаю – ну возьми же ты меня отсюда. А не хотелось там жить – потому что было много работы (за что потом им была благодарна). Я не боялась работы никакой, и ещё дядя Федя (муж тёти Дуси) был грубый и матершинник, и всегда посмеивался надо мной, называя меня длинноногой, а я обижалась. Ростом я была выше их детей.

Ещё вспоминаю, когда мы со Скудров эвакуировались в глубь леса от Волги и где вырыли землянку, место это называлось «Невидимка», тоже не знаю почему…»

(«Вот и ещё одно случайное совпадение с миром фантастики – кстати, очень символическое. Несколько лет назад купил атлас Волгоградской области и изучал его, мечтая, мол, неплохо было бы куда-то переехать в свой собственный дом, хорошее место и наткнулся на это наименование, и удивился – вот мол, совсем по Уэллсу!» Завгар.)

Тут на днях позвонил маме. Она, слава Богу, уже могла подойти к телефону, а то радикулит её так замучил, что и не вставала с постели. И задал ей несколько вопросов: маму её, мою стало быть бабушку, звали Наталья и в честь неё так назвали мою сестру, а дедушку её, стало быть моего прадеда, звали Семён. Был он тогда в каких-то раздорах с местным священником, и как они тогда между собой говорили, в отместку тот дал одной из дочерей Семёна имя Манефа. Тогда имена давали только по святцам, но почему то это имя не очень хорошим считалось. Как мама сказала, потом все удивлялись: какое, мол, имя редкое!

И вот ещё что вспомнил: как-то сказал при ней, задумавшись: «Ну вот, дали ему год», а она меня поправила: