Лариса Ритта - И светлые песни Грига… Зимняя повесть

Дизайнер обложки Иван Малинин

Дизайнер обложки Лариса Ритта

Иллюстратор Людмила Сотникова

Редактор Лариса Ритта

© Лариса Ритта, 2019

© Иван Малинин, дизайн обложки, 2019

© Лариса Ритта, дизайн обложки, 2019

© Людмила Сотникова, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-2504-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Постер – Иван Малинин

Действие происходит в конце 80-х годов, в одном из подмосковных городов.

Итак, зима, конец января. Москва и Московская область захвачена ежегодной волной вирусной инфекции. Квартира главной героини, ранний вечер…

Иллюстрация – Людмила Сотникова

– Я тебе сочувствую, – говорит Эмка, – бедная-несчастная девочка.

И заваривает мне в чашку липовый цвет.

Я лежу в постели с температурой 38. За окном угасает ясное солнце последних дней января. Зима выглядит, как на детских картинках – нарядной и доброй. Я выгляжу, как описывает Эмка – бедной и несчастной.

На самом деле я почти рада, что заболела. Серый гриппозный дурман меня качает и не даёт остро чувствовать, что случилось четыре дня назад. Хорошо, что у родителей горели путёвки в профилакторий, и они в суматохе не разглядела, что со мной.

И вот, не успев их проводить, вкатилась в самый эпицентр гриппозной эпидемии.

Раньше было принято умирать от любви, а теперь мы просто болеем гриппом…

– Я заболела от любви, – говорю я горестно и чихаю на весь дом. – И я умру от любви. И не мешайте мне, и отстаньте от меня.

– Брось ты! – говорит Эмка, не проникаясь моим пафосом. – Он тебя не стоит. Подумаешь, Единорог!

Единорогом Эмка зовёт моего Саню. Хотя у него с пятого класса было прозвище Капитан. Потому что Саня и потому что Григорьев – родители так назвали, почитатели «Двух капитанов». А в 8-м классе его перестали звать Капитаном. Период далёкой северной романтики кончился, пришёл период близкой КСП-шной романтики. А потом и вовсе наступили суровые рокерские времена, и он стал Григом уже навсегда. А «Единорог» – это Эмкино. Это она такое резюме выдала, когда узнала, что у нас любовь. Ну, подруга, сказала она, даст тебе жизни этот Единорог!

И оказалась права…

Я опять оглушительно чихаю и лезу под подушку за носовым промокшим платком, Эмка внимательно слушает мои хлюпанья и воздыхания.

– Сочувствую, – опять говорит она. – Очищу тебе, бедной, апельсинку.

Из-под белых её пальцев прыскает сладкий золотой фонтанчик, а я даже не слышу запаха божественного цитруса. Плохо дело…

– Ну, что в мире новенького? – я прячу платок.

– Всё старенькое, – с подъёмом говорит Эмка. – Опять приходили сваты. Скоро я начну бить о них посуду.

В марте Эмке, бывшей моей однокласснице, стукнет двадцать два. Полтора года назад у неё был сокрушительный роман с одним экзотическим господином, тренером по мотоспорту. В нашей семье он котировался как «Эмочкин мотогонщик». Роман кончился ничем, и за Эмку взялись родственники. У неё куча незамужних тётушек, которые её обожают и не хотят такой же, как у них, судьбины. Тётушки мечтают выдать её замуж по своему вкусу. На Эмкин вкус – а она, кстати сказать, художница – учитывая случай с мотогонщиком, никто больше не полагается.

– Какой был жених? – интересуюсь я.

– Ужасный, – содрогается Эмка. – Притумканный, поджатый весь. Елозистый какой-то. Всё время смотрел в угол.

У Эмки все женихи такие – то поджатые, то елозистые, то охряпистые. Я-то её понимаю, потому что видела её мотогонщика.

– В угол, на нос, на предмет? – уточняю я.

– Если бы на предмет! В угол – и всё тут. Где Атосова подстилка.

– Значит, друг животных, – делаю я вывод. – Зооман. Или зоофил. Как правильно?

– Скорее всего, ветеринар, – вздыхает Эмка и отводит с лица волосы.

У неё густейшие, тяжёлые, блестящие волосы, длинные, как у русалки. И красивые светлые глаза. Русалочьи волосы, русалочьи глаза и длинные русалочьи руки с белыми пальцами. Мотогонщик был дурак, это даже не обсуждается: упустить такую русалку – это надо быть полным отстойным остолопом…

– Зря, – говорю я авторитетно. – Зря бросаешься этим зоофилом. Он всё-таки имеет совесть…

– Припереться в мой дом свататься! – подхватывает Эмка и машет на меня своими белыми руками с безукоризненным маникюром. – Можешь дальше не продолжать, ты открыла мне глаза! Завтра позвоню тётушкам и скажу: Всё, бежим стройными рядами в ЗАГС, я втрескалась по уши!

– А я? – возмущаюсь я. – Ты замуж выйдешь, а я что буду делать одна? Я брошусь в Волгу, упаду с балкона, отравлюсь тройной дозой сульфадимезина…

– Прекрати! – опять шугает меня Эмка сердито. – Я же говорю: он тебя не стоит. Нас с тобой вообще никто не стоит.

Она встаёт и охорашивается. На ней роскошный костюм цвета красного вина. Так Эмка сказала. А с ней, как с художником, насчёт цвета не поспоришь – значит, так оно и есть.

– Перестань страдать, – командует Эмка. – Возьми моего лучшего жениха. Забыла, как его зовут. Какой-нибудь Анемподист. Анемподист Бурдалахович. Или двоих возьми. Да бери всех, господи, – расщедривается она. – Хорошие люди, все Анемподисты, друзья животных…