Денис Петришин - Мертвая топь

– Малка, я просто хочу помочь.

– Почему?

Благообразие казалось ей дикостью, а дикость – благообразием.

– Не глупи и не трогай рану. Я тебе просто помогу.

Она не шелохнулась. Рогдар приблизился и силой взял ее за раненую руку. Она вздрогнула, застыла, напряглась, словно струна, но уже не сопротивлялась. Смотрела на него, как на диковинку.

Рогдар осторожно убрал от раны изодранный рукав, внимательно осмотрел поперечные порезы, подложил под сгиб локтя вытянутый камушек и согнул ее руку, чтобы замедлить ток крови.

– Держи и не опускай, – велел он и стал рыться в своей поясной сумке. – Пальцами шевелить можешь?

Она быстро закивала.

– Зачем ты меня спас?

– Тупой вопрос.

– Я целилась в тебя. Хотела убить.

– Чушь. Ничего ты не хотела.

– Нет-нет, послушай. Ты мог бы просто остаться в стороне. Отомстить. Но не сделал этого.

– Я не мстительный.

Опустила замутненный от боли взгляд.

– Подумать только. Если бы ты не подстрелил этого кошака… Зар-р-раза.

– Многое, что случилось, могло не произойти.

– Я сделала, как ты говорил.

Он достал связку из сухого белого мха. Заранее собирал его, высушивал и, уходя на охоту, всегда брал с собой немного. Размотал свернутую полоску льняной ткани, оторвал небольшой кусок.

– Что я говорил?

– Говорил горло закрывать.

– Ты всё правильно сделала. – Улыбнулся, но не взглянул на нее. – Иначе рука была бы меньшей из проблем. Пришлось бы тебя волочить на спине.

Она тихонько засмеялась – впервые за несколько лет. Воспользовался этим, полил на рану воду, смывая кровь. Малка напряглась, стиснув зубы, зашипела и затряслась, пытаясь скрыть боль. Рогдар промокнул воду, наложил сухой мох на рану и плотно перевязал тканью вокруг предплечья.

– До свадьбы заживет, – сказал он и подмигнул ей. – Белый мох будет впитывать кровь и обеззаразит рану.

– Знаю. У меня бабка травницей была. Это мне тебя впору лечить, а не тебе меня.

– Хорошо. В следующий раз твоя очередь.

– Договорились.

Малка испуганно вздрогнула. Рогдар свалил обе туши рядом с ней, достал нож и принялся снимать шкуры. Работал долго, вдумчиво, усердно. Всё то время Малка неотрывно наблюдала за ним, изучала его движения, его рабочие руки, его задумчивое лицо. На ее губах промелькнула тонкая улыбка.

Под сенью нежных крон парила хрупкая тишина осеннего вечера.

– Рогдар? Как там у вас принято благодарить?

– Так же, как и у вас.

– Давно это было. Не помню.

– Вспомни. Говорят, человек становится добрее, когда вспоминает былое.

– Не хочу я ничего вспоминать, – тихо проговорила она, отвернувшись.

– Я не настаиваю.

– Знаешь – что? Я тут подумала и решила… Бери-ка ты обе шкуры себе.

– Мы договорились: половина твоя. Так принято.

– Не умничай. Бери всё. Должна же я тебя как-то отблагодарить.

– Скажи «спасибо».

– Ну, спасибо. И что?

– Шкура твоя.

Ночь втекла в сосновый лес черной смолью. Пламя костра изящно извивалось гибкими язычками, которые облизывали шипящие ветки, вознося к затихшим кронам ворохи мелких искр. Они свободно вздымались в прохладную высь, мгновение парили в невесомости воздушного простора и умиротворенно угасали.

Они отражались в блестящих глазах Малки, лежащей возле костра. Рогдар лежал напротив, всматриваясь в алое зарево раскаленных углей, что запекались под горящими ветвями.

Тепло навевало сон. Рогдар плавно закрыл уставшие глаза, и вдалеке звонким эхом забряцал смех мальчишки, который догоняет Рогдара, и тот поддается, подхватывает его, и на лице сына мелькает яркая отрада. Каля стоит на крыльце дома, из которого тянется душистый аромат еды. Она зовет их, держа ладонь на беременном животе:

– Рогдар! Радим! Ужинать!

Во двор с треском вваливаются варяги, ощетинившись топорами. Они вырывают из рук Рогдара сына, волокут за волосы Калю, она кричит, отчаянно бьется, умоляет защитить их, но Рогдар не двигается с места, словно скованный цепями.

– Рогдар? Рогдар?!

Вздрогнул и открыл глаза. Малка смятенно глядела на него сквозь танцующее пламя, теплом которого согревала обескровленную ранами руку.

– Я подумала, тебя надо разбудить. Хрень какая-то снилась – да?

– Не обращай внимания.

– Кто она такая?

– О ком ты?

– Ну, Каля. Ты бормотал ее имя.

Не ответил, тяжело вздохнув и перевернувшись на спину. Долго смотрел на шершавый узор крон, мерцающих в свете костра.

– Рогдар? Что такое совесть?

Не сразу ответил, задумавшись.

– Это очень сложно.

– Почему?

– Потому что проще в последний раз выйти на поле сечи, чем обратиться к совести. Значительно проще. Ибо между совестью и бойней люди выбирают последнее. Иначе не случилось бы столько войн.

– Зараза… Ничего не поняла.

– Я же говорю – это слишком сложно.

В глубине леса ухнул филин. Ветви в костре зашипели от влаги, дохнули дымом, паром. Рогдар вдруг повернулся к Малке – она не отводила от него взгляда.

– Почему ты ненавидишь дружинников?

– Можно попросить? Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда – ладно?

Помолчал. В ее глазах блеснула давняя обида и боль. Лицо помрачнело, сделалось бледным. Она замялась в нерешительности, открыла губы, чтобы что-то сказать, но проглотила слова. Помедлила, собираясь с волей, и с трудом выговорила:

– Ты простишь меня?

– За что?

– Я целилась в тебя. Хотела убить.

– Ничего ты не хотела.

– Мне лучше знать. Хотела, хотела.

– Ничего. Я привык.

– Странный ты. Какой-то другой. Не такой, как те…

– Кто такие «те»?

– Я же просила. Никогда меня об этом не спрашивай.

Перевернулся к ней спиной и закрыл глаза. Липкий сон плавно растворил его в блаженной пустоте.

Выждав немного, Малка слегка приподнялась, пригляделась к нему, вновь легла.

– Рогдар, – шепотом позвала она.

Он не ответил.

– Рогдар, ты спишь?

И вновь тишина в ответ.

Тихонько поднялась, обогнула костер и присмотрелась к Рогдару. Улыбнулась, подошла ближе и осторожно легла рядом возле его спины. Приблизилась вплотную, прижалась и закрыла глаза, вдыхая его запах.

Он вдруг взглянул на нее через плечо.

– Холодно, – резко произнесла она. – Спи давай. И мне не мешай.

Отвернулась, с трудом сдерживая глупую улыбку.

– Не спится?

Исгерд не обернулась. Стоя на крепостной стене, она тоскливо смотрела в ночную пустоту северного тракта, откуда на город набредал туман. Прихрамывая, Избор встал рядом с ней и устало вздохнул.

– Возьми. – Протянул ей теплый сверток.

Взглянула на князя со смятением, но приняла сверток и развернула его. Горячий кулич дохнул паром и съестным духом.

– Почему не стала с нами ужинать?

– Я здесь чужак.

– Уже нет. – На лице князя появилась многозначительная улыбка.