Сергей Яковлев - Советник на зиму. Роман

Щупатый метнул на Несговорова победный взгляд.

– Нет, – сказал он. – Раньше что-то такое было. С сегодняшнего дня – нет. Вы правы, я переживаю трагедию, но она скорее личного, чем политического свойства…

– Безответная любовь?

– Да не безответная любовь! – огрызнулся Щупатый. – Кому ни объясняешь, никто не врубается. Все дело в заскорузлости нашего сознания. Даже самые передовые из нас, ну кто горой за либеральные ценности и все такое, – они тоже зажаты и боятся своего тела, своих желаний, понимаете?

– Вы можете об этом написать? Мы дадим к вашим стихам авторский комментарий.

– Конечно, могу! Кое у кого не хватает храбрости для любви. Я впервые говорю об этом откровенно, потому что вижу в вас человека из свободного мира…

– Да-да, спасибо. Кажется, пора идти? – Викланд поспешно кивнул и быстро зашагал к выходу на своих длинных ногах…

Несговоров вышел из театра одним из последних. Сразу шмыгнул в темный двор; кто-то, однако, успел его заметить, позади раздался топот. На полпути к цели, в узком проходе между мусорными контейнерами, его настигли двое.

– Мы из Ассоциации чистой любви, – заявил один знакомым мальчишеским голосом.

– Это не ко мне, – глупо ответил Несговоров.

– Вам повезло, сегодня в честь праздника наша фирма делает подарки, – сказал, не слушая его, второй, что был повыше и пошире в плечах.

– Цены снижены в три раза, – добавил первый.

– В четыре! – уточнил второй.

Несговоров нащупал в мусоре тяжелую доску с гвоздями и взял ее наперевес.

– Пошли, это бомж. – Младший сплюнул, увлекая напарника на площадь…

На лестнице Несговоров почувствовал себя почти как дома. Просунув голову в лаз, тихонько подал голос, чтобы Даша узнала его и не испугалась. Никто не отозвался. Сориентировавшись в темноте по окну, иногда светлевшему от запускаемых на площади ракет, Несговоров кое-как добрался до узлов, стараясь не шуметь. При новой вспышке разглядел на полу скрюченное Дашино тельце. До того уморилась, бедняжка, что уснула в чем была на голых досках, не разложив постель, и успела, конечно, озябнуть – стужа-то как на улице!.. Несговоров дернул один, другой узел, пробуя на ощупь, где лежат одеяла с подушками, отыскал нужный, в котором оказались сразу все постельные принадлежности – Дашина педантичность! – раскатал на полу возле девочки матрац, осторожно приподнял ее, посадил… Рука попала во что-то липкое, в нос ударил резкий запах. Несговоров чертыхнулся про себя, греша на вчерашний соус Маранты. Потряс Дашу за плечо, чтобы проснулась. Та не отреагировала. Он встревожился, толкнул посильней…

Тело безжизненно завалилось на матрац.

Несговорову удалось найти спички и огарок свечи, оставленные вчера Марантой возле окна. Дрожащими руками поднес неспокойный огонь к Дашиному лицу.

Мутные глаза девочки были полуоткрыты, изо рта стекала липкая струйка.

Несговоров неумело поискал пульс. Рука показалась ему совсем холодной. Прижался ухом к груди, пытаясь услышать сердце. Принялся тормошить Дашу, звать, умоляя откликнуться, подать хоть какой-нибудь признак жизни. Если она еще по эту сторону черты, у него хватит сил ее вытащить. Иначе что вообще он делает на этом свете, зачем нужна его бессмысленная жизнь?

Он положил ее голову себе на колени, попытался разжать рот, чтобы передать ей свое дыхание…

Даша издала полустон-полухрип. И сразу захлебнулась рвотой с желчью и стала откашливаться.

Она жила! Жила, это главное. Теперь дело было за ним.

Осатанелые торговки водкой накинулись гурьбой, едва только Несговоров с Дашей на руках вышел со двора на площадь. Вечер был прибыльным, подвыпившие люди платили щедро, бабы и сами налакались на радостях и теперь уже всем без разбору совали свой товар, отпихивая друг дружку.

– Пожалуйста, дайте пройти, – умолял Несговоров.

– Кудряшовцам пройти мешаем! – оскорбленно завопила одна из баб. – Ну никак кудряшовцы не угомонятся!

Даша снова впала в забытье, отяжелела, голова склонилась Несговорову на плечо. Он прижимался давно не бритой щекой к покрытому липкой испариной ее лбу, боясь упустить слабую ниточку жизни. Последние автомобили, подмигивая в ночи фонарями, отъезжали от подъезда театра. Стройная женщина в короткой шубке возле распахнутой двери черного «мерседеса» махала кому-то рукой и посылала воздушные поцелуи.

У Несговорова не было определенного плана. Искать телефон и вызывать неотложку? Но уличные автоматы все сломаны, работающий телефон найдется разве что в театре, а туда не пустят: представление давно кончилось, двери закрыты. Да и не дождешься в праздничный вечер приезда неотложки. Ловить на шоссе попутную машину? Но ему нечем расплатиться, а за так никто не повезет. Трамваи в сторону больницы не ходили. Он брел по краю дороги, увязая ногами в сыром снегу. Временами его охватывала паника, и тогда он из последних сил прибавлял шагу, обливаясь потом и тяжело дыша. Хотелось просить помощи и совета у первого встречного, иметь хоть бы еще одну живую душу рядом…

Шелестя в снегу широкими шинами, вплотную обогнал и затормозил солидный лимузин.

– Что случилось? Скорее в машину!

Несговоров сразу узнал этот властный голос.

Водитель качал головой:

– Ну, Маргарита Разумовна, всегда вы подберете какого-нибудь несчастненького!

– Везет мне, Вовочка. У нее и страховки-то, поди, нет? – Она обернулась к Несговорову, уже протиснувшемуся на заднее сиденье. – И регистрации?.. Ладно, что-нибудь придумаем. Гони в больницу, Вова!

– Да ведь это крюк какой, Маргарита Разумовна!..

– Тебе-то что, милый? Ты на службе. Помалкивай давай.

– Да я так, я ничего… Еще заразу какую подцепим…

Возле больницы Маргарита Разумовна попросила Несговорова подождать ее в машине. Вернулась через несколько минут, показавшихся ему вечностью, сообщила:

– Я договорилась, вас примут. В случае чего сошлетесь на Касаткину. Запомнили? Касаткина! Бегите скорей, и чтоб все у вас обошлось, тьфу-тьфу. Отравилась чем-нибудь. Нынче такие продукты!..

– Я ведь так и не снял плакат, – зачем-то повинился Несговоров, на секунду задержавшись с Дашей на руках возле машины. Должно быть, он просто не придумал, как еще можно выразить благодарность.

– Еще успеете! Удачи!..

Узкий полутемный коридор: неровный бетонный пол, облупившиеся стены. Возле двери, из-под которой пробивается свет – каталка со стариком, накрытым одеялом. У изголовья склонился худенький мальчик. На полу корчится и стонет женщина в задравшемся пальто, прижимая к животу круглые голые колени. Возле фанерной скамьи полулежит видавший виды мужик, с пьяной растерянностью смотрит на свои раздробленные ноги в набухших кровью штанинах…