Кирилл Шидловский - Здоровый, десятичасовой сон

Не зная, как, эм, начать, я говорю ей взять в рот. Когда чувствую щеку, закрываю глаза от удовольствия. А открываю их минуты через две от того, что слышу какие-то посторонние звуки. Всматриваюсь, а на экране ноутбука мальчик лет восьми-десяти в мониторных наушниках разговаривает с этой женщиной. Отчитывается о количестве сданных домашних работ, пока мой член скользит у нее между щек. Естественно, я вынимаю, оставляя характерную нитку слюны на подбородке и с невероятным удивлением и какими-то вопросительными выкриками смотрю на нее. Она же буквально секунду смотрит на меня, пожимает плечами, вытирает подбородок и, как ни в чем не бывало, продолжает разговаривать с мальчиком про оценки в школе. Не надо, думаю, говорить, что по носу я тогда получил в объяснимо расстроенных чувствах.»

С Викой я познакомился уже через год, когда мы пересеклись на вписке, где пьют водку из пластиковых стаканчиков, слушают популярную, «бочковую» музыку с беспроводной колонки и шмаляют на балконе. Она – симпатичная блондинка с умными зелеными глазами и хорошо подвешенным языком. Я – пьяный, несуразный, но думал, что харизматичный и красноречивый.

– Да не может существовать бога. По-твоему, выходит, что тот, кто нас создал, подразумевал ужасы этого мира? Концлагеря, войны, пытки, рак у детей, в конце концов. – высказывал смелые и нигилистические идеи я.

– Естественно он есть. Не из бульона же мы взялись! А то, что ты описываешь, это просто ошибки человечества. Вещи, которые допускали и приумножали люди старого типа мышления. Думаю, они с лихвой расплатились за это бесконечными мучениями в адских котлах.

– Какая разница, расплатились они или нет, если они уже заставили миллионы, а может и миллиарды невинных, чистых людей уйти из жизни. Тем более, это никак не объясняет детские болезни, наводнения, цунами, извержения вулканов и прочее.

– А вот и объясняет! Вся суть жизненного пути сводится к тому, чтобы душа предстала перед божьим судом как раз чистой и могла отправиться в рай, где пребывание станет бесконечным. И если так случилось, значит на то была воля Божья.

– А если нет никакого Бога? Если это произошло просто так?

– Если даже ЕГО, – Вика обратилась головой к потолку. – нет, что я говорю, конечно, исключительно гипотетически, то духовная идея божьего учения все равно является правильным вектором для государства. Оно наставляет людей быть добрыми к другим людям, развивать себя и приумножать мир и добродетель.

– Ага, мир, добро и никакого развития и движения. Вспомни историю. Весь церковно-религиозный период это кромешный мрак, застой, и, как становится модным говорить, бесовство.

– Так почему ты думаешь, что это плохо? Может люди были счастливы от этого. Их жизнь была хороша и без научно-технического прогресса, что приносит нам одни беды. Автомат Калашникова, водородные и ядерные бомбы, вытравливание хлором. И уж если мы обращаемся к истории, то задумайся, кто совершил самый большой технический и биологический научный скачок в 20 веке?

– Эм, СССР с железным занавесом?

– Неееа. Как раз нацисты, что ставили опыты над живыми людьми, проводили операции, нарушающие всякий гуманизм и использовали рабский труд. По такой цене ты хочешь покупать прогресс?

– Ладно, может в этом есть смысл, – я понял, что спорить бесполезно, так как мы оба останемся на своем, а голова набита алкогольной ватой и не хочет придумывать мне достойные контраргументы, а не мычание ни о чем. – выпьем?

– Да, давай. Ты же понимаешь правильный путь, но не хочешь себе в этом признаваться.

Я сделал вид, что не услышал последнюю фразу, будто сглотнув ее с алкоголем. Утром я проснулся на зелено-черноватом, обшарпанном диване с похмельем и Викой. Если происхождение первого я еще понимал, то возникновение второго в моей постели точно нет. Вот вообще не помнил. Схватившись за лоб, я медленно повернул голову направо и тщательно осмотрел ее. Сопит еще. Надо съебываться. Я тихо собрал свою раскиданную по полу одежду, но презерватива не нашел. Это плохо. Или хорошо?

Прошел мимо спящих по лавкам разных тел, больше половины имен которых я не помнил или не знал, и доковылял до двери. Она оказалась открытой, что было мне на руку. Я посмотрел назад, на моего друга Пашу, что привел меня сюда, а сейчас пускал эпичную нитку слюны с дивана. Решил не будить его, потому что если его побеспокоить, то точно проснется парень, который его во сне приобнимает, а дальше это как цепная реакция. Шмыгнув в входную дверь, я, держась за перила, спустился по лестнице вонючего подъезда и пошел домой. Горячий душ, питьевая вода, нормальный сон.

Второй раз я встретился с Викой, которая, как вы уже поняли или потом поймете, главная фигура моего повествования, когда попал к ней на работу. Не сказал бы, что впечатление из приятных. Я прогуливался по улице в центре города, закрытой для машин по выходным, мимо розовой церкви и не заметил, как наступил полдень, что значит время обеденной молитвы. Паша – приятель, с которым я прогуливался, тут же кинул циновку на асфальт, лег на спину, сложил руки на груди и начал шептать текст молитвы, смотря проникновенно в небо. Я же ухмыльнулся и проигнорировал этот обряд, провтыкав в телефон. Однако, полицейский патруль неожиданно прибежал сзади, предварительно сфотографировав, как я презрительно стою во время всеобщего лежания. Повернувшись, я увидел совсем близко двух полицейских и начал бежать от них, за что мгновенно схватил парализующий удар электричеством, после чего меня вдвоем скрутили, как ковер со стены советского жилища, и запаковали в буханку, что довезла меня до пункта задержания Сталинского района. Обшарпанные стены, столы и шкафы из ДСП, зеленое и разросшееся цветулеще в углу, что впитало в себя негативной энергии больше любого прикомпьютерного кактуса и, конечно, иконы и портреты светил политики и религии на этих же стенах. За столом сидит Вика и пишет мне какую-то бумажку.

– Нет, ну ты правда дурак. Я думала, что просто притворяешься, чтобы произвести впечатление, а ты действительно неадекватный.

– Ага, настоящий на все сто процентов, – хмуро протянул я слоган из навязчивой рекламы сока.

– Ладно, сделаем вот как. Я напишу тебе только административный штраф, будто ты просто долго искал место, куда можно лечь, а ты обещаешь мне, что сходишь в воскресенье в церковь. Ну и меня в кафе сводишь, естественно.

– Нууу. Церковь не обещаю, но кафе устроить можно, да.

– Не в твоей ситуации следует торговаться.

– Окей, можно и церковь.

Пишу это сейчас и думаю, как же пошло это было. Кстати, знаете, почему про плохой художественный текст говорят, будто он пошлый? Я думаю, причина в тупости. Невозможно сказать нечто пошлое, особенно непосредственно в постели или любом другом месте действа, чтобы это не звучало ужасно тупо. Но такие вещи нужно говорить, даже не смотря на то, что они очень тупые и приторно слащавые, потому что отказываться от такого аспекта общения очень вредно для отношений. Тупости, тупо, тупые. Похоже, что я очень пошлый автор для своей единственной, но достойной большего книги. Не книги, книжки. Нет, даже книженции.