Илья Коган - Обратный билет. Рассказы и повесть

– Захар! – снова заплакала тетя Соня. – Что ты говоришь! Он же сирота! Все, что осталось от семьи несчастной Рахили!

И опять зарыдала в голос. И мама вместе с ней.

Савичевы умерли…. Умерли все…. Осталась одна Таня…

— Плачьте! Плачьте! – не сдавался дядя. – Вы еще не так заплачете, когда вспомните, что эта рука держала! Квитанции за Дорину квартиру! Жировки!

Вот когда я в первый раз услышал это слово: «жировки»!. Иди знай, что совсем скоро оно у меня в зубах навязнет.

Потом пришли тетя Ханна и ее дети: Фаня, Боня и Эля. И все обнимались, смеялись и плакали. Смеялись и плакали. А дядя Захар все вспоминал серебряную лапку и этого «шейгеца» Яшку:

– Зейст! Глядите! Вот тут эта рука висела!.. Чтоб он пропал!

– Захар! Захар!.. – останавливала его тетя Соня.

– Что «Захар»? Это ты его распустила!

А мудрая тетя Ханна смотрела дальше всех:

– Без жировок вы не докажете, что ваша квартира была вашей!

– О! – поднял пухлый палец дядя Захар. – А я что говорю!

– Как-нибудь… – успокаивала себя мама.

И снова пароход моей памяти перескакивает с волны на волну, неведомо по какой логике соединяя прошлое с позапрошлым.

Я был гостем двоюродного брата Бориса. Теперь он звался Борухом и был вполне преуспевающим гражданином своей страны. И он, и его жена Рита приняли меня как родного. Они сделали все, чтобы я мог увидеть и принять в свое сердце Эрец-Исраэль.

Мы побывали на холме, где наш предок Авраам заключил союз с местным царем Авимелехом и получил разрешение пасти свои стада на этой земле.

Борух свозил меня на Мертвое море и в древнюю крепость Масаду. А потом пришла очередь Иерусалима.

— Поезд до станции Усово отправляется со второй платформы!

Проплывает за окном Белорусский вокзал. Паровоз пыхтит и плюется паром. «Беговая»… «Тестовская»… мост через Москву-реку… «Фили»»… Тридцать минут – и мы в Кунцеве. Я закрываю «Серебряные коньки». Я все еще там – лечу по замерзшему каналу, и лед сверкает под светлым голландским небом. Но я уже и здесь – среди черных развалов угля, втоптанного в грязь. Тащусь за мамой и слушаю ее охи да вздохи. Снега еще нет – конец ноября. Но трубы уже дымят, и сосны шумят по-зимнему.

Мы идем мимо пруда, поднимаемся в горку. И вот она – улица Горького, бывшая Богдановка. Какая-то псина с лаем бросается навстречу. Но вдруг замирает, валится на спину. И суетливо машет лапами.

– Артошка! – радуется мама. – Живой! Узнал!

Она наклоняется, треплет собаку по брюху и бормочет про себя:

– Как нибудь!

«Как-нибудь» не получилось. На двери нашей кунцевской квартиры висел амбарный замок. Мама смогла только заглянуть внутрь через замызганное окошко.

– Ну и грязищу развели! – всхлипнула она. И правда, я увидел, какими черными от сажи были печка и стены.

Тут откуда ни возьмись, нарисовались наши соседи. Тетя Рая Штаркман, тетя Таня Иванова, тетя Маруся Курылева и старик Обливанцев. Все принялись обниматься и плакать. К этому я уже привык – взрослые по каждому случаю нюни распускают. Хорошо, что Мишка у тети Сони остался, а то бы он тоже всласть поревел.

– С приездом! С возвращением! – радовались все сквозь слезы. Одна мама плакала без всякой радости.

– Дом-то наш занят… – жаловалась она. – Куда мне с детьми деваться!

– У! – загудели соседи. – Тут теперь плотник Паршин живет!

– Приезжий! – пояснила тетя Таня Иванова.

– Друг-приятель домоуправа! – добавил старик Обливанцев.

– Из одной деревни! – вставила свое слово тетя Маруся Курылева.

– Понаехали тут! – сказала тетя Рая Штаркман.

– Ну-ка, что тут за собрание? – раздался вдруг грубый голос.

Спиной к двери встал здоровенный детина с сильно бородатым лицом.

… и увидел черную бороду и два сверкающих глаза…

«Пугачев»! – подумал я.

– Вы что тут ошиваетесь? – грозно спросил «Пугачев».

– Да вот… вернулись мы… – ответила мама. – Хотелось бы посмотреть нашу квартиру…

– Ишь чего захотели! – огрызнулся мужик. – Была ваша, да сплыла! Нечего было сматываться!

– Да они всю жизнь здесь жили! – попробовали было заступиться соседи.

– А вас кто спрашивает! – оборвал их «Пугачев». – Защитники! У самих рыла в пуху! Думаете, я не знаю! Ты, Маруська, шерсть с фабрики тащишь! А ты, Танька, где кости суповые берешь! А Раиска, вообще, на хлебозаводе работает! Я вас всех на чистую воду выведу!

– Нам же жить негде, – робко пожаловалась мама.

– Ну и езжайте обратно в вашу Сибирь! Там вам самое место! А к дому и близко не подходите! А то в лепешку расшибу!

– И расшибет, – поняла мама, сама не своя от страха. И побрела через дорогу – к бабушке.

Ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…

«К бабушке» это только так говорилось. На самом деле это был дом моей тетки Фримы. А бабушкину квартиру во время войны заняла соседка Ханна Кракова. Судиться с ней не стали, в том доме жить было опасно, он все заметнее сползал в овраг. А у Фримы были целых две комнаты и веранда.

Вот только попасть туда оказалось не так-то просто. Стоило нам открыть калитку, как прямо на нас кинулось что-то черное и с рогами.

– Брысь! – закричала мама, загораживая меня. А от крыльца уже бежала тетка Рейзл с криком:

– Козел! Настя, козел!

– Ах, ты, господи! Отвязался проклятый!

С другой стороны дома выскочила толстая пожилая тетенька с веником и принялась хлестать им огромного рогастого козла. Тот не стал спорить и лениво затрусил на свою половину.

– Холера ему в бок! – никак не могла успокоиться моя тетка. – А штыкл дрек!

Козел, видно, услышал и обиделся. Он взбрыкнул ногами, обернулся и злобно уставился на тетку.

Они долго сверлили друг друга глазами, пока хозяйка снова не огрела его веником.

– Что он сгорел! – пожелала тетка и заспешила в дом.

А там стоял дым коромыслом. Тетка Рейзл рубила мясо на котлеты и, не отрываясь от дела, спорила с древней старушкой – божьим одуванчиком, оборонявшейся от нее длинной костяной трубкой, приставленной к уху.

– За квартиру не плачено! – твердила старушка, тряся бородатым подбородком. – Домоуправ требует, чтобы до конца года все было в ажуре! А не то пени заплатите!

– Халоймес! – кричала в трубку тетка Рейзл. Старушка, видно, была глухая. – Какие пени! Я сама платила и за ноябрь, и за декабрь!

– А где жировки?

– Фрима! – крикнула тетка. – Где квиточки за квартиру?

– Хвейс… – вышла на веранду тетка Фрима. – Може, маме знае?.. Маме! – позвала она.

– Вус? Вер? – высунула голову бабка Злата. – Яки квиточки?

– Верка вчера из каких-то бумажек кораблики клеила, – вмешалась двоюродная сестренка Жанна.

– Да подавитесь вы! – не очень вежливо сказала младшая Вера и шваркнула на пол жеваные бумажки.