Виктория Старкина - Талая вода

Вот и на этот раз Саша пригласил ее поужинать, потому что хотел, чтобы она познакомила его с профессором Серебряковым. Саша мечтал уговорить старого ворчуна поехать во Францию и прочитать лекцию в Сорбонне. Вероятно, это тоже оказало бы положительное влияние на его карьеру, Юля не спрашивала, но нисколько не сомневалась: Саша никогда и ничего не сделает просто так! Она устала объяснять, что Николай Серебряков уже пять лет отказывается выезжать за границу, с тех пор как в Чехии у него украли деньги и чемодан, но Саша надеялся уговорить его, он вообще был оптимистом, душкой и умел найти подход к каждому.

Шагая рядом с ним по заснеженной московской улице, слушая его рассуждения, как всегда о чем-то светлом, великом и романтичном, будь то любовь к родине, вера в бога, сила искусства или верная дружба, Юля вдруг отчетливо поняла, насколько сильно отличается от него Матвей в ее восприятии. Она не заметила этого сразу, но теперь на фоне Саши, Матвей казался абсолютно настоящим! Со своей сумасшедшей, взбалмошной сестрой и циничным то ли другом, то ли боссом, с затянутой в черное кимоно царственной матерью и стеклянной раковиной в ванной комнате, с собственными горными лыжами и идеальной пижамой, со старыми кинолентами и блестящим пониманием живописи, – он был настоящим. Когда ночью, засыпая, она провела ладонью по его руке, она с уверенностью могла бы сказать:

– Это – подлинник.

Вот почему Юля полюбила его. Он был настоящим, как и его симпатии, интересы, цели, что вели по дорогам жизни. Все это было чистосердечным, глубоким, неподдельным.

А сейчас рядом с нею шагает великолепнейший образец искусной подделки, почти не отличимый от работы мастера. Потому что любая фальшь из Сашиных уст звучала во много раз более искренне, чем правда в исполнении прочих. А он лишь обладал феноменальной способностью говорить одно и делать другое. Только и всего. Разве можно за это осуждать?

– Саша, а ты бы мог на мне жениться? – спросила вдруг Юля, просто так, чтобы сбить его с толку, заставить растеряться, ей было интересно послушать, что он скажет.

– Жениться? – Саша удивленно замолчал, задумался, явно прикидывая, какой ответ будет наиболее удачным. – Нет, я бы боялся…

– Чего?

– Что ты будешь читать мои мысли, прикоснувшись к пуговице на пиджаке…

Юля рассмеялась. Она знала, что у Саши была подруга, но он никогда не упоминал о ней в разговоре. Возможно, потому что не хотел делиться личным, но скорее всего, потому что мечтал однажды поменять ее на другую, получше. Чтобы не прогадать. А еще у него были родители, которых ему всегда некогда навестить, брат, о котором он говорил с восхищением, но почти не видел, и множество друзей, полезных, в первую очередь, приятных – во вторую.

Николаю Ивановичу Серебрякову исполнилось уже шестьдесят пять. Однако он сохранял обычную для людей интеллектуальных профессий живость ума и физическую подвижность, придерживался правил заложенных еще советскими академиками: через каждые сорок минуты работы – перерыв, через три часа – желательна зарядка или прогулка. Он отличался сухопарым, но крепким телосложением, его высокий лоб был покрыт глубокими морщинами, которые немного смешно взлетали вверх вместе с густыми бровями, когда он удивлялся или слышал что-нибудь неправдоподобно глупое. Его поседевшие волосы всегда были коротко и аккуратно подстрижены, а с крупного носа каким-то образом умудрялись все время соскальзывать очки.

Он сам подошел к телефону, когда позвонила Юля.

– Юленька? Ну, приходите, – в голосе прозвучало легкое сомнение. С праздником Юля поздравила его еще в декабре, работа не началась, с чего это девушка решила заглянуть к нему домой? Обычно они встречались в институте, в квартире только когда работали над ее диссертацией или публикациями.

Николай Иванович жил в доме на Смоленской набережной, и когда Юля с Сашей подошли, то обнаружили, что на двери подъезда уже установили домофон. Сейчас их устанавливали повсеместно. Юлю это радовало, она вспоминала, как еще несколько лет назад опасалась входить по вечерам в подъезд, потому что никогда не знаешь, кого там можно встретить. И она входила осторожно, неслышно ступая, словно кошка, и все время озираясь по сторонам. Но сейчас все изменилось: Москва семимильными шагами шла навстречу цивилизации.

– Это веяния нового тысячелетия, – улыбнулся Саша.

Вопреки ожиданиям и к величайшему неудовольствию Юли дверь открыла Алиса, дочь Николая Ивановича, очаровательная блондинка, с польским курносым носиком, яркими почти изумрудными глазами, фарфоровой кожей и женственными формами, – так, наверное, должна выглядеть заветная мечта любого мужчины. Однако под этой великолепной оболочкой скрывалось капризное и весьма злобное существо: в свои двадцать пять Алиса ни одного дня не работала, мотивируя это тем, что все еще не может найти себя. Она иногда бралась за подработки, но ей ни разу не заплатили, пару раз устраивалась в офисы, но не выдерживала и трех дней. Зато с завидным постоянством ходила на приемы, вечеринки, посещала кинофестивали и концерты, благо и у отца, и у нее самой было много знакомых, которые всегда могли достать билет или пропуск.

– Алиса Серебрякова, – наклоняя голову, протягивала она руку каждому интересному человеку… Алисе нравилось чувствовать себя частью московской богемы.

– Юля? – красавица все так же удивленно наклонила голову, открывая дверь, однако смотрела не на Юлю, а на Сашу. Она стояла на пороге в белом кружевном платье с длинной расклешенной юбкой, и было неясно, собирается ли она куда-то или же ждет гостей.

– Привет. Знакомься, это Александр. Это – Алиса, дочь Николая Ивановича.

– Алиса – это пудинг, пудинг – это Алиса, – девушка смешно наморщила свой курносый носик и заливисто рассмеялась, – Рада познакомиться, а вы проходите на кухню, я вам чаю налью, папа подойдет сейчас. Или может, вина? Хотите вина?

– Нет, – хором ответили Юля и Саша, но Алиса как будто не услышала ответа, вытащила из шкафа бутылку и бокалы и сунула Саше в руку штопор.

– Открывай, супермен! – приказала она, усаживаясь за стол.

– Как твои дела? – спросила Юля, чтобы спросить хотя бы что-нибудь, пока Саша разливал белое полусладкое. – Не устроилась на работу?

Алиса пожала плечами, сделала глоток и подняла глаза к потолку.

– Так хочется делать что-то настоящее, а не просто проживать жизнь, – произнесла она глубокомысленно. – Творить. Создавать. Я подумала, вероятно, я бы хотела снимать кино… и я пошла на режиссерские курсы. Пытаюсь писать сценарий…

Никому из присутствующих не нужно было объяснять, что «писать сценарий» является отличным синонимом к словосочетанию «ничего не делать».