Розалия Степанчук - Эта ужасная и прекрасная жизнь

Через час вся компания, кроме Полины, матери и Зои, упилась и наелась. Полинин муж Михаил упал головой в тарелку, словно соблюдая вековую традицию всех пьяниц. Муж второй сестры – Лизы, горько плакал, повторяя, как заведённый: «Я вас всех люблю, а вы меня не любите». Его никто не пытался успокоить, и вообще никто не слушал, потому, что это был его коронный номер, после неумеренного подпития. Лиза пыталась спеть частушку, но застряла на первой её части: «Дура, дура, дура я, дура из картошки», забыв напрочь вторую часть частушки. Дым от ядовитых папирос Беломор и Север, пластами растекался по комнате. У стола крутились шестеро детей разного возраста, они впитывали традиции своего рода, полагая, что это нормально и так должно быть. «Неужели и наши дети вырастут в таких условиях?» – ужаснулась Зоя.

К вечеру гости расползлись. Виталик валялся на супружеской постели мертвецки пьяный. И так было каждое воскресенье! Блины заменяли пельмени или пироги, а брага в диком количестве оставалась неизменной. Когда Зоя рассказала об этом бабушке, она возразила: « Пить – чтоб пьяному быть, а пьяному не быть, так нечего и пить. Что же ты хочешь, они там выросли, и приходят к матери, как и раньше, приходили», – « Да я это понимаю, я тоже прихожу к вам. Но как можно так по-скотски напиваться каждый выходной?! Зачем же обязательно пить и пьяному быть?» – «Ну что ж, тут уж ничего не изменишь. Тебе насильно брагу никто не заливает. Не хочешь – не пей. А с остальным смирись. Не относись к ним как к врагам, узнай их лучше – может они вовсе не плохие люди. А твой Виталик вырос в их семье, и с детства усвоил их привычки, другим он не будет. Но он же не всегда бывает таким пьяным. И не век вы будете жить в землянке». Бабушка всегда умела успокоить. Она ни разу не сказала Зое, что та сама выбрала мужа, что не слушала советов родных, что легкомысленно отнеслась к замужеству, и т. д. Она давала совет, не задевая Зоиного самолюбия, не читая ей морали. Но Зоя и сама всё поняла и горько раскаивалась.

Мудрая была бабушка у Зои. Недаром народная мудрость гласит – если не можешь изменить обстоятельства, измени к ним отношение, и Зоя решила зайти с другого конца.

В следующий выходной, когда собралась вся компания, Зоя лучше рассмотрела своих новых родственников. Она удивилась, насколько они не походили друг на друга. Полина – краснолицая, с густой россыпью веснушек, рыжеватыми волосами, светло – карими глазами с едва заметными бровями. Лиза – с широкими чёрными бровями, чёрными глазами, чистым румяным лицом. И Нина – блондинка с голубыми глазами. Она единственная походила на мать. Старших сестёр объединяло полное отсутствие фигуры – это был куб на тонких ножках. Виталька не походил ни на одну из сестёр, зато походил на отца, судя по портрету на стене. Но расспрашивать об этом Зоя никого не стала. А ещё, свекровь всех своих детей звала – Полька, Лизка, Нинка, Виталька. Любила она их, несомненно, но проявлять нежность, ласку и чуткость, даже простое сочувствие – в этой семье было не принято. Зоя это поняла.

Пролетел декабрь. Новый год решили встретить у Полины. Ничего нового, только вместо браги водка. Зато у них был телевизор, и можно было посмотреть Голубой огонёк. Когда их мужья уснули, женщины разговорились. Зоя попросила: «Полина, расскажи, как вы с Михаилом поженились». – «Рассказывать-то особо нечего. В 43 —ем году, мне было 16 лет, как раз недавно я окончила 7 классов, и я устроилась на завод в цех, где шили рукавицы. Отец, единственный кормилец, умер, мама денег не получала. Есть было нечего, а за нитки на базаре можно было купить еды. Вот я и украла 2 катушки ниток. За это мне присудили год исправительных работ. И стала я заключённой, как клеймо на меня поставили. Шила я всё те же рукавицы, только зарплату не получала, да домой не отпускали. А судимость приклеилась ко мне, ни снять, ни забыть. Вернулась домой в 44-ом году, мне уже исполнилось 17лет. Михайло мой с 23-го года. В 18 лет попал в тюрьму за драку. Ему в тюрьме выбили все зубы. В 42-ом году он написал заявление о помиловании и пошёл добровольцем на фронт прямо из тюрьмы. Эти добровольцы почти все сложили головы. Их посылали на самые опасные задания. Вот и его зачислили в разведку. А он даже не знал, как из винтовки стрелять и боевого опыта никакого. Ну, обучили на скорую руку, и отправили в рейд, там он поневоле научился убивать ножом и штыком. Так и воевал, а в 43-ем – его самого немецкий разведчик ударил ножом в спину, и не один раз. Пока его доставили в медсанбат, Михайло потерял много крови. Ему сделали несколько операций, не надеясь, что он выживет. Но он был молодой и его организм справился. Он выжил. Но пролежал в госпитале целый год, и выписался незадолго до конца войны. Нас познакомил его отец в конце 48-го года. Мне было 21 год, а ему 25. Ни о какой любви и речи не было, нас связывало только то, что мы оба были судимые. В 49-ом, мы расписались, Михайло пришёл в ЗАГС с отцом – едва на ногах стоял – такой пьяный. А что было делать, выбирать-то из кого было, да и не красавица я, и в тюрьме отметилась. Никакой свадьбы не было. Я сменила фамилию, паспорт, и почувствовала себя по-настоящему свободной. Устроилась на „железку“ дежурной на переезд. Потом, окончив краткосрочные курсы без отрыва от производства, стала дежурной по станции. Он стал работать шофёром. Привыкла я к нему. А ты Витальку береги. Он добрый, мастеровитый. А что выпить любит, так, кто сейчас не пьёт? Жили мы в землянке в нашем муравейнике, пока нам не дали комнату в коммуналке. В 50-ом родилась Людмила, а в 53-ем – Галка. Бил он меня попервости, да я ему сказала, что ещё раз тронет, убью его пьяного, я тюрьмы не боюсь, и там люди живут. Помогло, бить перестал, но пить и гулять – нет. А 3 года назад ещё и сына ему родила. А он никого не любит – ни меня, ни девок, только сына. Теперь вот квартиру 3-х комнатную дали на проспекте Космонавтов. Вот так и живём». Тут и Михаил встал, и Витальку разбудил, и начали всё снова да ладом. Так и встретили 1961 год.

К концу января Зоя почувствовала головокружение и тошноту по утрам. Потом пришло отвращение к любой пище, и она поняла, что беременна. Виталька обрадовался. А Зое с каждым днём становилось всё хуже. Её организм не справлялся с перестройкой. Начался сильнейший токсикоз. Голодное детство аукнулось. Вынужденное сидение на занятиях и недостаток свежего воздуха, плохое питание из-за постоянной тошноты, частенько приводили к кратковременной потере сознания. Стало побаливать сердце. Она стала раздражительной, часто плакала. Даже некоторые мелодии с магнитофона вызывали рвоту. В то время лекарство от токсикоза никто не выписывал.

Родные успокаивали, что скоро всё пройдёт, но в это не верилось. Она могла пить только томатный сок. Свекровь на это говорила: « Мы ране-то, сроду, никакого сока не пивали, и рожали, а теперь больно нежные стали». Зоя молчала, у неё просто не было сил и желания спорить. Пошла к маме, и она дала рубль на сок. Стакан сока стоил 10 копеек. А муж по-прежнему требовал выполнения супружеских обязанностей. Она ненавидела его за это. Он ей не сочувствовал, не жалел её, видя, как ей плохо, он просто не умел это делать. Это было обидно, но ничего изменить она была не в силах. Учёба отнимала много сил, но в училище ей было легче, домой её ноги не несли. Училась она по-прежнему хорошо, и её иногда отпускали домой пораньше, тогда она заходила к родителям, и была у них до вечера. Мама, конечно, жалела дочку, но каждый должен проживать свою жизнь сам. У каждого человека свой крест, и нести его приходится столько времени, сколько отпущено судьбой или Богом.