Зоя Квитка - Тридцать тактов в стиле блюз

Сад, подсвеченный фонарями, пустая дорога и ряд сутулых елей вдоль нее, были невыносимо спокойны, неподвижны. Скованные прозрачностью воздуха, они, недвижимые, только и могли, что смотреть на меня с чувством превосходства, демонстрируя завидное самообладание.

Наконец, по серой, застывшей полосе дороги скользнули два луча-разведчика, а за ними, важно скалясь бампером, показался автомобиль, но я не узнал в нем машины Вилфорда и хотел было уже отойти от окна (мне надоело торчать там, напрягая зрение и слух), как увидел, что авто притормаживает возле моего дома. Я решил дождаться, кто же выйдет из машины. Водительская дверь открылась и оттуда показалась изящная женская ножка, а затем и вся Флер.

"О! – подумал я, – Зачем он ее притащил за собой?", – но Флер закрыла машину и направилась к моей входной двери совершенно одна.

– Вилфорд уже здесь? – не поздоровавшись, буквально ворвавшись в прихожую, спросила Флер.

– Нет еще. А ты…

– Он не знает о том, что я буду у тебя. Признаться, я очень старалась опередить его. Слушай, времени у нас не много до его приезда. Я должна сказать тебе… Брук просила меня держать это в секрете, но я… Видишь ли…Эта история с мертвым младенцем… Вилф сказал мне… Брук тоже шантажировали. Последнее время она очень сильно нервничала из-за этой истории, даже собиралась бросить работу, но когда поняла, что это не решит проблему и спрятаться не удастся…

В дверь позвонили.

Я так напряженно вслушивался в каждое слово, сказанное Флер, боясь растерять кусочки рванного рассказа, что не услышал, как подъехала машина Вилфорда. Такой долгожданный Вилф, теперь сильно огорчил меня, явившись так рано и так не вовремя.

– Привет! – усталым, хриплым голосом поздоровался Вилфорд.

Он заметил Флер, успевшую прошмыгнуть в гостиную, выглядывающую теперь из-за угла и, кажется, даже не удивился. Вилфорд спокойно снял пальто и, глядя на меня сказал:

– Хорошо, что все в сборе. Мне удалось кое-что узнать.

Флер опустила голову и прошла к креслу, стоявшему в самом дальнем углу комнаты. Она забралась в него поглубже, поджала под себя ноги и принялась тщательно расправлять то пряди своих огненно рыжих волос, то подол платья, так, чтобы якобы укрыть свои колени, но как мне показалось, чтобы найти причину не встречаться взглядом с Вилфордом.

Вилф, не обращая на нее внимания, рухнул с размаху на диван и тут же обмяк, растекся по нему, приняв вальяжную позу.

Я сел на пол, так, чтобы видеть обоих и поторопил Вилфорда с рассказом.

– Итак, что ты узнал? – спросил я и покосился на камин. Мне вдруг показалось, что там мелькнула тень – тень Брук.

– Лет пять назад, ко мне привезли молодого человека, – начал Вилф. – Он был в ужасном состоянии. Несколько раз пытался покончить с собой. После очередной такой попытки родители и привезли его в клинику. Они описывали его поведение и, если бы я пристально не наблюдал за парнем в этот момент, можно было бы утверждать, что он проявляет все признаки шизофрении. Но он сильно отличался от привычных мне шизиков – был чересчур спокоен, участвовал в разговоре, смотрел прямо мне в глаза, в общем, вел себя, как почти нормальный. Я говорю почти, потому, что до сих пор помню, какое впечатление произвел на меня взгляд его бледных, серых глаз. Они смотрели безучастно, будто их на время переставили, из кого-то другого, и теперь они вынуждены были пристраиваться к новому лицу, отражать чужие мысли, играть роль, но, при этом, не было ощущения, что парень не осознает это. Не знаю, как бы это вам объяснить, – Вилфорд впервые, со времени своего визита, надолго задержался взглядом на Флер, но та поспешила отвернуться от него и взглянула на меня. Я почувствовал ее взгляд, но не ответил, продолжая смотреть на Вилфа, посылая ему сигнал продолжать.

– Так вот, – повел Вилф рассказ дальше, – было ощущение, что он придуривается, но страх, боль и сбивчивые показания обоих родителей были неподдельными. Я поместил Вэнса Линдсона у себя в отделении и, в скором времени, он стал моим основным пациентом. Остальных пациентов я практически забросил, потому что он…, Вэнс, завладел мной.

Я допустил много ошибок в лечении, так как его случай совершенно уникален, – Вилфорд помолчал, явно что-то напряженно обдумывая.

Флер, воспользовавшись паузой, упорхнула в кухню, поставить чайник, а мы остались сидеть в слабо освещенной гостиной. Флер просила без нее рассказ не продолжать, поэтому мы сидели молча. Каждый из нас сторожил свои догадки, чтобы они не смогли убежать. Я продолжал обдумывать историю с абортом и причастность к ней Брук, вспоминал ее печальное лицо, нехарактерную для нее раздражительность, которая удивляла меня. Теперь я сопоставил и понял многое, но почему она ни слова не сказала мне. Она врала мне долгое время. Мое самолюбие было уязвлено и саднило так, что я не мог думать о чувствах Брук, которые она испытывала из-за нависшей опасности, давления ответственности, шантажа… Нет, все это меня не сильно волновало. Я злился на нее, чувствовал себя обманутым и высчитывал, как долго она водила меня за нос. В конце концов, я довел свои размышления до того, что вся наша совместная жизнь с Брук, показалась мне фарсом.

Вернулась Флер с подносом дымящихся чашек, который она несла очень бережно, стараясь не разлить.

Вилфорд вскочил, чтобы помочь ей и когда она передавала ему поднос, скользнул по ее руке пальцами, проявив, наконец, к своей подруге внимание, от чего у Флер, невольно вырвался вздох облегчения и на лице наметилась улыбка, которую она еле сдержала уголочками рта. Это было молчаливое примирение двух влюбленных, желающих скрыть размолвку от посторонних глаз и, скорее всего, они оба считали, что им это удалось, но сила притяжения мгновений, мощнее всех человеческих желаний, намерений и помыслов и потому, я посмотрел ни куда-нибудь еще, а в подходящий момент заметил соприкосновение наших жизней в этом скрытном, скупом жесте.

Мы переместились за маленький кофейный столик и теперь сидели гораздо ближе друг к другу, от чего тон рассказчика стал доверительнее и мягче.

-У Вэнса был полный букет психопатологий, – продолжил Вилфорд, но я не мог с полной уверенностью диагностировать шизофрению. Он был коммуникабелен, порой, вполне нормален, но иногда у него случались припадки такого бешенства, что приходилось надолго изолировать его в "одиночку" и пичкать лекарствами.

Однако, такие приступы были редки и большую часть времени он проводил, общаясь с обслуживающим персоналом, особенно с Улирс, Мэри Улирс – медсестрой. Он сумел убедить ее в своей нормальности, в том, что родители упекли его в психушку намеренно.

Я видел их вместе все чаще, но решил не вмешиваться, полагая, что эта симпатия может помочь выздоровлению Вэнса. Я совершенно не подумал о девушке и, даже, когда застукал их занимающимися любовью в палате, не предпринял попыток поговорить с Мэри. Она сама пришла ко мне, когда поняла, что беременна от Вэнса. Мэри хотела уточнить его диагноз и узнать не передастся ли болезнь ребенку.