Надежда Севостьянова - Я не знаю…

Когда Зигмунда спрашивали, хороша та или иная книга, он отвечал: " Прочитаешь – узнаешь.» Сначала все думали, что у него просто дурной нрав. Но постепенно все поняли, что Зигмунд не прочитал ни одной книги из тех, что он выдавал. Позднее возникло подозрение, что он вообще не умеет читать. Никто никогда не видел Зигмунда читающим не то что книгу или газету, он не читал даже объявления. Стал он библиотекарем по протекции своего дяди, бывшего до него библиотекарем очень толковым и грамотным. Когда он предложил своего племянника, ему доверились и вот что вышло. Я часто брал у него почитать исторические книги.

В детстве я не любил историю. Ведь она всегда про мертвецов. Она о людях, которых уже нет на свете. Умерли все – никто не спасся. Копаться в их делах мне было как-то жутковато. Но после того, как я похоронил маму, я перестал бояться мертвых. Даже наоборот, именно их прошедшая реальная жизнь начала меня интересовать. Выдумки мне стало читать не интересно.

Но раз умерли все, значит и я должен когда-нибудь уйти в никуда. Я это понимал, но иногда меня посещала мысль: " А может быть я исключение. Может я не умру. Может только я и существую. И все, что меня окружает: природа, люди, страны, политики, машины, ракеты, спортсмены, ученые, кинозвезды, планеты существуют только потому, что есть я. Но когда я их не вижу, их и нет. Друг мне рассказывал о дальних странах, где он побывал и жил. Но может он все врет и там ничего нет. И его нет, когда я его не вижу. И все это появится, только если я сам отправлюсь туда.

Я пытался представить, что, например, в данный момент делает английская королева или принц Уэльский. Может он в носу ковыряет. По крайней мере он должен это делать, как все нормальные люди. Но убедиться в этом не было никакой возможности. Конечно, его могут показать по телевизору, но ведь телевизор – это иллюзия. Да и принца, ковыряющего в носу, по нему ни за что не покажут. У нас в деревне почти у всех есть телевизор, но его никто не смотрит. Для развлечения мы используем деревенский театр.

Режиссером театра был сразу выбран трактирщик Густав. Он считается у нас знатоком человеческой породы. Разливая по кружкам спиртное, он наблюдает человеческое нутро во всех его вариантах. Сюжет для него не важен, главное – характеры. Его главный постулат – положительный герой только тот, который не нарушает ни одной заповеди. На них он помешан. Не убий, не укради, не лжесвидетельствуй и т. д.

На первой репетиции пьесы «Гамлет» он разродился трехчасовой речью по поводу того, кто же в этой пьесе положительный герой. Жаль, что нет заповеди: «Не разглагольствуй!»

Конечно, ни Офелия, ни король с королевой, ни Гильденстерн с Розенкранцем и, тем более, ни Гамлет таковыми не являются. Как говорится нарушили всё, что только можно. Тут тебе и убийство, и прелюбодеяние, и самоубийство. По мнению трактирщика выходило, что единственный положительный герой – это Полоний. Заботливый отец, пекущийся о воспитании сына и о счастье дочери. Не даром же Офелия так убивалась. Разглагольствуя в таком духе, он вконец запутал актеров, но в результате все сыграли очень хорошо. Злодеев играть легче. Злых людей на свете меньше, чем добрых, значит и типажей не так много. Особенно удались две роли – Гамлета и Полония. Первый маскировался под героя, пока не дошло до преступления, тут он раскрылся во всей своей злобной красе. Полоний же – наоборот, казался поначалу суетливым и недалеким персонажем, но потом открывался с самой лучшей стороны, особенно в сцене смерти. Но самым гениальным был финал пьесы. По опустевшему замку бродила Тень Полония, пугая успевших одичать кошек. За него и отомстить-то было некому. Впрочем кошек изображали только голосами: в деревне у нас почти в каждом доме есть кошки. Но среди них не нашлось ни одной способной.

Я вырвал у Зигмунда мою стеклянную штуку и отправился домой. Спать не хотелось, я думал о Флоренсии. С тех пор, как я чуть не задушил её, она стала мне еще дороже. Я решил ей подарить мою стеклянную прелесть.

Вдруг я понял, что голос, которым я закричал, когда душил Флоренсию, был мамин голос. Мамочка! До сих пор мне не дает покоя одна история, связанная с ней.

Однажды я подходил к дому и вдруг почувствовал неладное: не видно было никого из соседей. Казалось, все попрятались. Неожиданно из окон соседнего дома выскочили двое здоровяков и помчались за мной. Я побежал изо всех сил к дому и добежав до входной двери, стал барабанить в неё и кричать: «Мама! Открой!» Сзади я уже слышал топот. Тут дверь распахнулась – на пороге стояла матушка. Я проскользнул в щель между ней и косяком, но прежде, чем дверь захлопнулась, один из бандитов успел полоснуть маму по горлу ножом.

От перенесенных потрясений я впал в беспамятство. Когда очнулся, стал звать маму. Она вошла и спросила: «Проснулся, сынок?» На шее у неё я заметил шрам, уже еле заметный. Сколько же я был не в себе? – " Ты проспал целый день. Мы не стали тебя будить». – " А как же бандиты, это ведь они порезали тебе горло! " – «Это не бандиты, а врачи. Мне вырезали щитовидную железу, разве ты не помнишь?» – ласково сказала мама и поцеловала меня в лоб. В раздумьях об этом удивительном случае я задремал.

***

Из нашего деревенского морга исчезло три трупа. Я узнал об этом на следующее утро, включив радио. Как всегда новости сообщила Гонория своим противным, как бы придушенным голосом. Она протараторила, что в морге сторож Иссидор под утро не досчитался трех покойников. Бесполезно было спрашивать у Гонории об источнике ее информации, она его и сама не знала.

Впрочем, покойников было всего трое, хотя скорее целых трое. Деревушка у нас не очень большая – сразу три покойника – это редкость.

Гонория – женщина необыкновенной красоты, хотя для радио это не важно. Но это важно для Балтазара, который заведует радиостанцией. Строча, как из пулемета, Гонория умудрялась четко выговаривать все буквы. А это уже талант. Единственный, кроме Балтазара, кого не раздражал голос Гонории, был ее муж – Варфоломей, здоровенный детина – конюх, обожавший свою жену и побаивающийся её.

Все три покойника были вполне достойными гражданами и умерли своей смертью. Две дамы и господин. Одна из дам – Зариндия, умерла от созерцания. Она разглядывала себя в зеркало. Её муж Прокопий рассказал потом, что она стояла перед зеркалом часа три и вдруг рухнула на пол. Что уж она там увидела неизвестно. Она, конечно, была дама вполне приятной наружности, но ничего выдающегося в её лице не наблюдалось.

Вторая дама, Мартавия, умерла от любви. Это – без сомнения. Её угораздило влюбиться в заезжего фокусника, как говорится, насмерть. Она уже строила на него планы, ей хотелось попутешествовать, но он уехал без нее, к тому же прихватил кое-что из дорогих для неё вещей, кражу она скрыла. Мартавия впала в тоску и через три дня умерла.