Надежда Севостьянова - Я не знаю…

Третий – господин Петрушек, умер при всём честном народе в трактире. Поспорил, что выпьет пятнадцать поллитровых кружек пива зараз. Спорили на рыболовный сачок. Но бедняга не дотянул и до девятой. Свалился под стол и отдал богу душу. Как говорится, умер азартно.

Взглянув в окно, я увидел Дональда, нашего шерифа, он подходил к моему дому. Прежде, чем открыть дверь, я взглянул в зеркало и увидел там взлохмаченное, опухшее, с красными глазами свое отражение. Забежав в ванную, я плеснул в лицо холодной воды и промокнул полотенцем. Пригладив волосы и выключив радио, я открыл дверь.

Дональд был моим другом. Он хороший человек, но ему не везло с карьерой. За всю историю Плумберга (так называется наша деревня) здесь не произошло ни одного преступления. Ни одного убийства, ни одной драки, ни одной кражи. Дональд не мог никого даже оштрафовать за сквернословие или за брошенный окурок – в деревне никто не курил.

От отчаяния шериф начал вышивать крестиком. Известно, что это успокаивает нервы. А то он боялся, что не выдержит и сам совершит какое-нибудь злодейство. Он решил компенсировать как бы женскую природу вышивания тематикой вышивок. Все стены в его доме были увешаны вышитыми сценами битв и сражений, рыцарских турниров и рукопашных схваток. Дональд сам водил гостей по дому, в подробностях рассказывая о каждом сюжете вышитой картины. Он был начитан и много знал из истории войн. Здесь также были изображения различного оружия – от арбалета до «першинга». Дональда постоянно приглашали поучаствовать в выставках, но он всегда отказывался – такая слава была ему не нужна. Но он не гнушался продавать свои работы. У него было трое детей.

Нельзя сказать, что Дональд очень обрадовался, когда произошло это странное исчезновение. Преступление – не преступление, одно недоразумение.

– Что случилось, Дональд? – спросил я.

– Мне нужна твоя помощь.

– Я готов.

– Пойдешь со мной. Будешь записывать все, что услышишь.

Морг располагался на территории деревенской больнички. Открыв дверь в покойницкую, мы увидели сторожа Иссидора, сидевшего на стуле и уставившегося на пустые гробы. Он что-то бормотал, на нем не было ни лица, ни тела.

Дональд осмотрелся. В помещении было одно окно, закрытое на щеколду. Шериф открыл его и посмотрел вниз, трава под окном была примята, здесь определенно кто-то топтался. У входа в морг мы тоже заметили затоптанную дорожку. Но это было естественно.

– Что ты делал этой ночью? – спросил Дональд у сторожа.

– Спал. Я выпил немного грибовицы и уснул, как всегда.

– Какой толк от сторожа, который всю ночь спит.

– Кто же знал, что мертвые окажутся такими живыми.

Иссидор готов был разрыдаться. – «Все наперекосяк. Сегодня должны были состояться похороны, могилы ждут и что теперь делать. Нашему священнику не позавидуешь. Но как они могли покинуть помещение. Двери и окна были заперты изнутри. Ключи я всегда ношу в кармане.»

– Следы есть и под окном и возле двери. Похоже они «разбегались» в разные стороны, – Дональд был в недоумении. – Никогда не видел таких прытких покойников. Заплетень какая-то… Свидетель из тебя плохой. Где бутылка из-под грибовицы?

Иссидор достал из-под стола пустую бутыль.

– Так, ясно! Следовало бы тебя хорошенько наказать и точка!

Иссидор был готов ко всему. У него болела душа, он утратил смысл жизни.

Следующим, кого решил опросить Дональд был муж Зариндии – Прокопий. Зайдя к нему в дом, он застал Прокопия сидящим в кресле-качалке и раскачивающимся. Было похоже, что качался он уже давно. В глазах застыло отчаяние.

– Здравствуй, Прокопий, – начал Дональд как можно мягче, – что ты можешь сказать о Зариндии?

– Ничего.

– Как так!? Ты прожил с ней почти сорок лет и ничего о ней не знаешь?

– Я знаю о ней всё, но ничего не скажу.

– Почему?

– Я боюсь.

– Кого?

– Её!

– Но она же умерла!

– Не уверен, от нее всего можно ожидать. Я не удивлюсь, если выяснится, что она просто сбежала из морга, прихватив этих двоих с собой.

– И куда же она сбежала?

– В лес, конечно, она давно об этом мечтала. Там такие, как она, как у себя дома.

– Какие?

– Дикие!

Дональду захотелось вернуть Прокопия к реальности.

– И всё-таки, хоть что-то о ней ты мог бы сказать? Что она, например, любила кушать?

– Салат из огурцов с клубникой, политый уксусом с добавлением семян люпина.

Дональд понял, что Прокопий не в себе от горя и решил оставить его пока в покое. Он был рад, что у него, наконец, появилось дело. Ему полагалось набросать хоть пару версий этого происшествия. Но у него не было ни одной. Он даже не был уверен, что где бы то ни было был аналогичный случай. Не от чего было оттолкнуться. У него не было ни одного подозреваемого. Нужно было опрашивать всех.

После Прокопия Дональд пошел к Глафирии и Жерому. Нельзя сказать, что в деревне дружили семьями и тесно общались, но все-таки жителям приходилось встречаться на общих мероприятиях и собраниях.

– Знаешь, Дональд, – сказала Глафирия. – Я не хочу плохо говорить о покойной Зариндии, но всем известно, как она мучила своего Прокопия. Вот и сейчас она решила ему навредить.

– Каким образом?

– Как же! Надо хоронить, а её нет. Какой удар для него. Пустая могила! Ужас…!

– Так ты что, тоже думаешь, что она сбежала из морга?

– Сбежала – не сбежала, – не могу сказать, но она была способна на всё.

– Немыслимо, что ты говоришь! – откликнулся Жером.

– Скорее всего, я говорю правду!

– А ты ее знаешь? – спросил Дональд.

– Для того, чтобы говорить правду, не обязательно её знать!

– Кто-то похитил все три тела, только вот зачем? – спросил Жером.

– Заплетень и точка. – сказал обескураженный Дональд, когда мы вышли на улицу. – Они что, все думают, что покойники сбежали. Конечно, в морге умерший может очнуться. Такие случаи в практике известны, но чтобы сразу трое – это уж слишком. Идем к доктору Карпентусу. В конце концов, он делал заключение о смерти.

Доктор Карпентус был человеком принципиальным. За свою работу он принципиально не брал мзду. Ему платили власти и перед своей совестью он был чист. Когда какой-нибудь больной спрашивал его, сколько он ему должен, он отвечал: «Если я назову сумму, здесь рухнут стены». И этим закрывал тему. Медсестры и весь технический персонал его обожали. Он был прост и доступен в прямом смысле.

В этот день доктор Карпентус был занят аптекарем Мордаличкусием. Тот был единственным пациентом. Мордаличкусий спивался и пока доктору не удавалось остановить этот процесс. Все дело было в имени аптекаря.

В нашей деревне имена для новорожденных выбирали всем миром. Собирались на лужайке, родители приносили младенца и все по очереди его рассматривали. После этого, каждый писал одно имя на бумажке и бросал в сосуд. Потом отец малыша доставал бумажку с именем. Плумбергцы считали, что таким образом ребенка нарекает сама судьба. Когда Мордаличкусий подрос, он пытался угадать, кто мог его так «наградить», но скорее всего этого не помнил уже и сам написавший. Со временем аптекарь успокоился, он решил, что написавший был не трезв, а с пьяного что возьмешь. Одним словом – судьба.