Виктор Минаков - Нашествие третьей беды. Сатирические рассказы

В день зарплаты (у нас была бухгалтерия, объединенная с бухгалтерией управления) по телефону мне сообщили, что к кассе подошел Тимофеев, и спросили можно ли выдавать ему деньги.

– Пока нет! – встревожился я. – Пришлите его ко мне!

Тимофеев не пришел ни в этот день, ни на следующий. Я был не на шутку обеспокоен: пропущен оговоренный срок, не понятно было и его появление у кассы. К тому же оказалось, что ГИП выдал ему все альбомы типового проекта и оригиналы исходных данных.

Я разыскал по телефону Антошина, того, кто рекомендовал мне Альфреда.

– Да я и сам не знаю, где он, – ответил Антошин. – Я с ним почти не встречаюсь. Он тогда случайно был у меня, и я тогда вспомнил, что тебе нужен проектировщик, вот и позвонил, прямо при нем. Больше его я не видел.

Антошин что-то темнил: не мог же он при своем приятеле говорить, что он алкоголик, и про другие нелицеприятные факты. Но я не стал выяснять с ним эти детали – не до них, мне срочно нужен был Тимофеев!

Я позвонил в управление лесного хозяйства, узнал номер телефона его ПСБ, и там мне сказали, что этот субъект уже давно у них не работает, уволен за прогулы и пьянство.

Я был в растерянности: сорван срок договора с заказчиком проекта, угнетала возможность потери исходных данных, в руках у Альфреда были все альбомы типового проекта, и не было даже возможности перепоручить его привязку кому-то другому.

С большим облегчением увидел я следующим утром в приемной сутулую фигуру Альфреда. Вид у него был другой – на грани к падению в бомжи. В руках у него бы уже не портфель, а сумка из брезентовой ткани, из нее выглядывал угол альбома типового проекта. Это меня несколько успокоило.

– Вы меня извините, – хрипловато произнес Тимофеев. – Припоздал я немного со сроками. Непредвиденное произошло: ездил к сестренке в Саратов – вызывала по неотложному делу… Потом – приболел…

– Сделали?! – прервал я это вранье.

– Сделал, сделал. Пожалуйста, вот…

Он здесь же, прямо в приемной полез в сумку за чертежами.

– Пройдемте в мой кабинет, – остановил его я. – Не здесь же мы будем смотреть.

Первый же взгляд на работу Альфреда давал понять, что она – халтура чистой воды: не все, что должно быть исключено из проекта, зачеркнуто, не все, что нужно было добавить, добавлено, графика – безобразная, на уровне школьной работы, как будто он все линии проводил своей дрожащей рукой, не пользуясь ни линейкой, ни циркулем.

– Пояснительная записка? Расчеты? – спросил я, обдумывая ситуацию.

– Я расчеты не делал. Все – по интуиции: у меня же большой опыт…

– Ну, как же можно обойтись без расчетов? Мы делаем теплый пристрой, добавляются нагрузки на отопительную систему. Диаметры труб необходимо проверить расчетом…

– Все будет тип-топ. Не сомневайтесь. Я – отвечаю…

– А вот здесь вообще у трубы не указан диаметр, – сказал я. – Здесь не указано количество секций у батареи…

Ошибки серьезные, и Тимофеев склонился над чертежом.

– Действительно. Как же это я так? – пробормотал он. – У вас карандашик найдется?

Трясущейся рукой он поставил на чертеже какие-то цифры и подвинул альбом ко мне.

– Вот… Упустил… Когда на работе загрузка, да дома работаешь, иногда случаются промахи.

Я не стал уточнять о работе. В лесном ПСБ он уже не работает, вряд ли где-то устроился, но он, наверно, не догадывается, что я знаю об этом. Я смотрел на его исправления и чувствовал, как во мне закипает злость: мне нахально хотят всучить непотребное!

– Как же так, Альфред Георгиевич? – говорю я, стараясь не проявлять свои чувства. – Вы вот здесь указали диаметр трубы в сорок миллиметров, а перед этим участком он только двадцать? И секций у радиатора поставили целых двенадцать, тогда как в комнате рядом, такой же по объему и площади, их только четыре.

Тимофеев озадачено смотрит то на меня, то на свою работу, словно не понимая чего-то. Потом как будто его осенило:

– Да что ж это я?.. Вот вам, вот вам! – хлопает он себя ладонью по пальцам, будто наказывая их, как наказывают нашалившего малыша. – Как же вы так намарали?..

Он быстро зачеркивает только что написанные цифры и ставит рядом другие.

– Мазня получается, – говорю я, смотря на загаженный лист. – Надо стереть лишнее.

Тимофеев просит резинку и послушно стирает.

Я просматриваю чертежи уже более тщательно и вижу еще и еще примеры халтуры. Их так много, что исправлять нужно долго – просчитывать и исправлять. Тимофеев же сразу хватается за карандаш и вопросительно смотрит мне в глаза, будто спрашивая, какая цифра меня может устроить.

Меня могла устроить только правильная, расчетная цифра, и я ему говорю:

– Вы возьмите все это домой, и еще раз просмотрите, обоснуйте расчетами.

– Хорошо, – соглашается он.

– Сколько времени надо на доработку?

– Завтра все сделаю.

– Завтра не надо. Сделайте все внимательней, просчитайте… В следующий понедельник жду вас.

Разговор этот был в среду, и Тимофеев сказал:

– Это даже много – до понедельника. Раньше все сделаю… А как бы с авансом?..

– Как сделаете, получите все. Деньги ваши – в кассе уже…

Я сел в свое кресло, а Тимофеев вздохнул, как незаслуженно обиженный человек, и засунул чертежи в свою сумку. Но не уходил, задержался. «Наверно, совсем без денег сидит, – подумалось мне. – Сейчас будет клянчить. Не дам!»

А он произнес как-то не к месту:

– Отличная у вас чернильница… Откуда такая?.. Антиквариат?..

Чернильница и впрямь была интересной: из бронзы, в виде большого медведя, поднявшегося на задние лапы над соразмерным бочонком с верхним донышком на миниатюрных петлях. В бочонке были чернила. Сейчас, в век авторучек, чернильницы не нужны, но я не убирал ее со стола, потому что уборщица, тетя Наташа, жившая рядом и работавшая здесь второе десятилетие, называла ее талисманом. Она время от времени продолжала подливать в медвежий бочонок чернила из бутылки, стоявшей за сейфом.

– Можно мне ее посмотреть? – спросил Альфред вкрадчиво.

Он подвинулся поближе к столу, нагнулся к чернильнице, и в глазах его сверкнул алчный огонь, то ли ценителя антиквариата, то ли бродяги, подумавшего, что такую вещь можно выгодно сбыть.

– Так, значит, мы с вами договорились?.. – прервал я вопросом его чрезмерное любопытство.

Тимофеев опять надолго исчез, и я ругал себя за доверчивость и беспечность – надо было забрать у него и проект, и исходные документы! Я посылал несколько раз рассыльную по адресу, который Альфред указал в заявлении, но его дома не было ни в рабочее время, ни вечерами.

Его новое появление в бюро я воспринял за великое счастье. Я рад ему был, наверное, больше, чем тот мифический овцевод, который вновь обрел свою пропадавшую живность.