Андрей Заленский - По обе стороны воды

– Иду-иду, – эхом отозвался.

Сели втроём за кухонный стол. Филинов, почувствовав женскую слабину, предложил:

– Может, махнём по рюмашке?

Якименко, хоть и был увлечён другой идеей, быстро сориентировался:

– Ну, если такие дела, то не грех. А вообще-то, это… детскую площадку сносить хотят, ты знаешь, блин. И гараж построить, а для кого гараж? У нас в подъезде четыре тачки – у вас с Поповыми да у меня с Николаевым. Зачем нам, блин, гараж, всё толково стоит, тем более двор закрыт.

Филинов медленно выходил из фиесты, пока жена устраивала на стол маринованные помидоры, прозрачную на свет корейку, солёные волнушки и пепси для запивки.

– За встречу! А ты будешь, лапушка? – и Филинов махнул, не дождавшись ни ответа, ни согласия.

– …Понимаешь, дык-брик, гаражи, дык, на месте скверика. Да мы грудью встанем! Ну, ещё по разу – и завтра во двор, плакаты, транспаранты «Вон партию жуликов и воров!», красным по белому, вот вам, кто против народа – на скамью! – расходился майор Якименко, опережая и волнушки, и корейку, и маринованные помидоры.

– Так что же вы, Пётр Фомич, так просто и на демонстрацию? – поинтересовалась Филинова.

– Так это, брик, олигархи… Брик, площадки отвоёвывают и детей продают за доллары… Бумага есть, будем писать плакат – и завтра во двор, мы их…

Спустя примерно час Филинова проводила соседа через площадку, а Филинов допил остатнее, сжевал последнюю волнушку и задумал вечернюю фиесту.

– Демонстрантов не пускай – отдохну пока.

Тут как раз и щи были готовы, но пришлось оставить до завтра, тем более суточные вкуснее.

Блогер

Другой сосед по площадке (дверь слева), депутат городской думы Николаев в выходные сочинял блог: «…подумайте и представьте – может ли еврей позорить и унижать евреев и государство Израиль? А араб – смеяться над чёрным камнем Каабы, есть свинину и употреблять алкоголь? Почему же мы, россияне, позволяем выродкам-содомитам публично поносить нашу нацию, почему продаём наших детей на так называемые стволовые клетки…», задумался, вспомнил Салмана Рушди, читанную в детстве русскую литературу: «Муму», «Как закалялась сталь», «Мои университеты».

– Так это же, по существу, форменное издевательство над русским народом! Вот ведь пень-колода!

Закурил и решил посоветоваться с Филиновым, который жил справа и был как-никак отражением этого народа.

Позвонил, долго не открывали, потом приоткрыл сам Филинов – через дверную щель Николаев успел разглядеть, что хозяин подтягивал тренировочные штанцы, и услышал, как пахнуло борщом.

– Добрый вечер. Хотел проконсультироваться, если можно. Не займу долго.

– Проходите. Чай, кофе?

– Да, спасибо, я, собственно, на минуту. Пишу, так сказать, текст для блога о нашей русской нации и хотел спросить, что вы о русских думаете?

– Да вы проходите. А что о нас думать – были говно, есть говно и говно будет, – ответил Филинов, подтягивая треники, и добавил: – Думать-то чего, говно и есть говно.

– Ну, уж вы слишком жёстко, вспомните Великий Новгород, Минина, Александра Освободителя, да и на нашем веку…

– А Спас на Крови видел? А Перовских-Желябово-Ворошиловых помнишь? В общем, короче, чай будешь?

– Спасибо, предпочитаю не пить перед сном – возбуждаюсь, а потом не заснуть. Лучше пойду ещё поработаю. И супруге наилучшего, – сказал Николаев, пробираясь к двери.

Когда дверь захлопнулась, Филинов стянул штаны – всё же в квартире было жарко, прошёл в «зал», крикнул:

– Мать, есть скоро? Блогеры достали, устал, – и, рухнув в кресло, включил телевизор.

А Николаев вернулся к компьютеру – на вчерашний блог было пятнадцать лайков и два репоста.

– Растём, – подумал, поставил чайник и включил телевизор.

Семён сверху

Уже к полуночи подходило, а всё было никак не заснуть – то городской комар, пробравшийся из затопленного подвала, беззвучно, но больно укусит, то заскрипит водопроводная труба, то пить захочется. Наконец Попов снял очки, выключил лампочку и повернулся к Поповой, чтобы согреться и уютно забыться. А через минуту сверху начали, как показалось, двигать мебель. Следом раздались вскрики, мебель задвигалась ещё громче, что-то падало на пол, звенело, через открытую по весне форточку доносились крики «бля!» и хрустальные звуки разбившейся вазы.

Соседа сверху, сына покойного инженер-полковника Свиридова, Попов знал с детства – вместе по подвалам бегали в казаки-разбойники, курили днём на пустынной (пока родители были на работе, а бабушки готовили обеды) лестнице. Потом пути разошлись: Попов – в университет, Свиридов – в армию и как раз попал в Афганистан…

– Ай, ай, больно! – летело сквозь форточку. Попов зажёг лампочку и надел халат.

– Ты что? – спросила астрофизик Попова.

– Вроде Семён опять разгулялся, сейчас вернусь, спи, – шепнул и поднялся на этаж вверх.

Дверь в соседскую квартиру была открыта настежь, Семён, в трусах и распахнутой рубашке, держал над головой малогабаритный телевизор «Самсунг», похоже, намереваясь швырнуть его на лестничную площадку.

– Сеня, Сеня, успокойся, да что ты? – крикнул Попов.

– А, это ты? Да жена опять блядует, достала сучка, – и спокойно опустил телевизор на паркет передней.

– Заходи!

– Мы вроде уже заснули, а ты тут шумишь.

– Ну коли заснули, так спите, да и мы сейчас ляжем. Ну, достала, честное слово, просто достала, извини, если разбудили.

– Ну, спокойной ночи, Сеня. Заходи завтра.

Семён Свиридов работал шофёром-дальнобойщиком и иногда, возвращаясь из долгих рейсов, подозревал жену, тем более что детей у них не было, а она работала секретаршей.

– Сенька опять чудит, – сказал Попов, забираясь в теплоту под одеяло. Выключил прикроватную лампочку, подумал, что хорошие у них с супругой профессии – не то что у дальнобойщиков, вспомнил университетские годы и тотчас заснул.

Нина Петровна с первого

Пенсионерка Нина Петровна жила на первом этаже и постоянно не могла заснуть от беспокойства – то дверь парадной хлопнет, то лифт железом звякнет и поскрипит вверх. Зато всего пять ступенек – и ты во дворе. Если погода и дела позволяли, посиживала на зелёной скамейке, часто подходила Маша из четвёртого подъезда, менялись новостями: Маша любила Первый канал, а Нина Петровна – канал «Совершенно секретно», поэтому иногда спорили часами, как в шоу. Да и по дому всякое случалось – то Поповы с дачи приехали и сумки наверх таскали, кстати, от них натекло к Филиновым, а те вроде были в отъезде – ну и затопило всю квартиру, мебель попортило и обои. Могли бы попросить за квартирой последить, подумаешь, гордые… Дали бы Джамалке десятку – и проследил бы.

Вообще, жаловаться было грех – жильцы спокойные, но скучноватые, правда, местами непонятные, ну например Филиновы – птичья фамилия, а русские. А Поповы – по фамилии русские, но Маша спорила, что они евреи, а то, что муж блондин, и выпивает часто, и может ходок – типа блудит поздно, ей не повод. Нина Петровна отстаивала своих лестничных и доказывала, что все евреи уже уехали и их жалко, вроде они с арабами в Индии никак не уживутся, ссорятся и ссорятся.