Мишель Комаровски - Сказки тетушки Смерть

Неприятности начались позже – когда я начала производить на свет золотые яйца.

«Не волнуйся», – говорил он, и уносил новорожденное яйцо неизвестно куда. Только потом, случайно зайдя в подвал дома, я обнаружила горы золотой скорлупы на заляпанном кровью полу. Я ревела, не ела, резала себе вены, и добилась, в конце концов его объяснений. Алексей сказал – он уничтожает яйца для моего же блага. Из них может появиться на свет полукровка – Сатана, который восстанет против него, бога, в чьем владении находится наш мир. А потом и уничтожит его.

Но мир рухнул сам. Земля превратилась в бесплодную пустыню, постепенно, незаметно, и мой бог ничего не смог поделать. Поэтому мы и скитаемся теперь, как тысячи других несчастных, которые еще пока не окончили свое существование, погребенные песками.

***

Лязг, скрежет, гул большой толпы. Чудовище – вижу впереди огромный, нестерпимо сверкающий на солнце панцирь, медленно исчезающий среди барханов, и от испуга хватаюсь за руку Алексея. Его ладонь тверда и прохладна, он спокоен. Показалось, наверное, мираж, обманка.

Подходим ближе. Люди – муравьи, суетятся вокруг глубокой воронки, подходят близко – и страшно, вдруг провалятся. А в середине – словно муравьиный лев, роющий западню, в землю вгрызается железный человек, высотой с двухэтажный дом. Вблизи он уже не кажется таким блестящим – наоборот, видны ржавые потеки, сочленения нудно скрипят при каждом движении, сухая трава свисает из клепанных швов. Вместо ладоней у гиганта – ковши, наподобие экскаваторных, которыми он ловко раскидывает песок. Толпа стоит и, не отрываясь, смотрит на это завораживающее зрелище. Мы тоже подходим почти к краю, я, вцепившись в Алексея, смотрю вниз – на дне котлована уже видна влажная земля – значит, скоро и вода будет. Роет колодец, и воды в нем хватит на всех. Значит, тут и останемся.

Ставим шатер в тени бархана. Алексей касается губами мочки уха. Ему нравится мучить меня своей любовью, он знает, что его страсть сильнее меня. Поддаюсь ему, растворяюсь в объятиях, забываюсь на время. Поцелуи раскаленными монетами ложатся на мою кожу, так что не остается живого места, я кричу, от боли и наслаждения, выгибаюсь. У него – кажется, тысячи рук, и они обхватывают меня коконом, обвивают древесными корнями и я не могу двигаться, могу только исступленно стонать. Я подвешена в его сетях, вниз головой – бабочка, попавшая в сети к пауку и жаждущая, чтобы ее съели. Насладившись мной, выпив до дна, он вламывется в меня, потом следует взрыв сверхновой, сметающий все на своем пути.

Истерзанная и обессиленная, я не могу даже подняться, только лежу и смотрю на грязный, выцветший полог, колыхающийся над головой, слушаю шум, доносящийся издалека. Мыслей нет – их смыло цунами.

***

А потом на память приходит странный механизм. Нечто подобное я видела в Москве, на ВДНХ, когда была еще школьницей. Механический человек, могучий строитель светлого будущего, такие, как он выполняли самую тяжелую работу – осуществляли поворот северных рек, работали на стройках, распахивали целину. Говорят, в кабину сверхчеловека замуровывали заключенных, оставляя лишь маленькое окошко для пищи и трубку для отведения продуктов жизнедеятельности. И они работали в жару и в холод, валили деревья, заправляли необструганными бревнами прожорливую топку, до тех пор, пока не погибали от нечеловеческих условий, или не ломался грубый механизм, который становился для них жестяным гробом.

Придя в себя, я решила сходить в селение.

– Я схожу за водой, – крикнула Алексею, дождалась ответа, замотала шею платком, чтобы скрыть свежие следы укусов и побежала к котловану. Меня не столько интересовала вода, сколько человек – робот.

В котлован вел пологий пандус и внизу, в жидкой грязи уже топтались люди, опуская кувшины на веревке в озерцо мутноватой воды. Тот, то выкопал колодец, отдыхал в тени, отбрасываемой кучей им же вынутой земли.

«Как ему, наверное, жарко…» – проваливаясь в рыхлую почву, подобралась прямо к ржавой ноге исполина. Посмотрела вверх – люк, располагавшийся на груди, был вырван и у истертых до блеска рычагов никого не было.

– Горшки, глиняная утварь! Вот вы, девушка, не хотите купить новый кувшин? – словно из-под земли вырос молодцеватый парень.

– Нет, – я прижала к груди свой, надтреснутый кувшин, сохранившийся еще с той поры, когда концу света не верили.

– А вот и да! – он толкнул меня, и кувшин упал на камни, расколовшись на несколько кусков. – Ваша старая мещанская рухлядь теперь ни к чему. Покупай! – он ткнул мне в нос кособокую крынку, нагло оглядел меня. – Она стоит ровно столько, сколько твои золотые сережки!

– Отстань от девушки, – между ними встал суховатый старичок интеллигентного вида, опирающийся на тросточку. На его шее болталась колба, до половины наполненная мутноватой водой и заткнутая пробкой. – На кой черт тебе сейчас золото? Извинись перед ней, отдай кувшин и иди восвояси. Не позорь воду, которую ты пьешь.

– Только если ты отдашь мне мензурку, старый пердун, – куражился парень. – Что там у тебя? Слезы? Или что похуже? Он козлом наскакивал на старика, норовя опрокинуть того в песок.

– Нет, ничего, все нормально, не связывайтесь с ним, – я взяла старика за руку. – Если ему уж так нужны сережки, пускай берет.

Я протянула ему две алмазные капли в золотом обрамлении.

– А теперь разреши выбрать, – сказала я, протянула руку и опрокинула лоток, заставленный кособокой посудой прямо в ухмыляющееся лицо.

Старик не растерялся и ударил нахала тростью под коленки. Неуклюже завалившись, парень упал, а я развернулась и пошла в сторону пустынного заката. Людей сегодня больше видеть не хотелось.

– Постой! – окликнул меня старик. Я остановилась – он подошел и вложил алмазные сережки мне в ладонь.

– Возьмите себе – вам они нужнее. У меня ж парень – бог, – горько сказала я, опускаясь на песок, – пусть сам теперь наколдует и серьги и воду.

– Разрешите присесть рядом, – сказал старик и вдруг его разобрал истерический смех.

– Петр Семенович, – представился он, вдруг став серьезным. – Всегда к вашим услугам. Нет, ну надо же, как мы нахала осадили, я получил кристально-чистое удовольствие, а то все негатив, да негатив вокруг.

– Как странно, скоро все мы умрем, а кого-то еще волнуют драгоценности, – сказала я.

– Он еще не верит в скорое наступление конца света. Счастливый, в некотором смысле, человек – думает о будущем. Он считает, что оно наступит, – саркастически усмехнулся старик. – Как дети, ей богу. Нет, я не говорю, что человечество погибнет от засухи. Готовь побиться об заклад, люди перебьют друг-друга значительно раньше.

Я молчала, задумавшись.