Владимир Владыкин - Банный дух. Роман

– Я прошу, исполните свой долг подобающим образом! – стоял упорно на своём клиент.

– Пришёл мыться, вот и ступай, смотри какой барин: все идут – ничего, а он один вики-брики!

– Я буду жаловаться директору! – и он пошёл принципиально и вскоре привёл с собой Гвоздину.

Но банщица, не желая на себя навлечь неприятностей, этим временем наскоро уже протёрла душевую кабину, и с хмурой, сердитой физиономией встретила директора в сопровождении обиженного клиента.

– Вымыла – заходи, барин! У меня же не сто рук, подождать не могут, сразу бегут жаловаться! – и покачала головой, как праведница.

– Вот и хорошо, я же вам сказала, всё уладится само собой! – И Гвоздина подобострастно улыбнулась молодому человеку. А тот, словно пристыженный и уличённый в несправедливости, резко шагнул в душевую кабину с тонкими подгнившими деревянными перегородками, как в свой обретённый рабочий кабинет. Он быстро затворил двери, пребывая в сердитом онемении, вдыхая дух истлевающей от грибка чёрной древесины.

Но через пару минут, клиент вдруг высунулся в приоткрытую дверь и окликнул банщицу:

– Эй, бабуля!

– Ну что ещё тебе не хватает, родной? – на ходу проговорила та подобревшим голосом, так как только что пропустила одну супружескую пару в ванную комнату, а двоих мужчин – в душевую кабину и от всех получила вознаграждение. И вот этот тоже прозрел, бросил банщице в подол какую-то монету, где у неё тотчас инстинктивно сомкнулись ладони. Но сначала она испугалась, так как между сложенных ладошек она ощутила отнюдь не прикосновение холодной монеты, а некую мерзкую тварь. Её руки непроизвольно разжались, и на плиточный пол со звоном, сверкая, полетел полтинник. Банщица, не медля, подняла его и тотчас же на её морщинистом, простоватом лице изобразилось радостное просветление от странного поступка клиента. Она рассмотрела внимательней монету и заулыбалась, говоря про себя: «Вот так бы давно и никто бы тебе, мил человек, не грубил».

Но в этот момент одинокий молодой клиент вышел из ванной, в которую она уже наметила впустить ещё одну супружескую пару, у которой она, прежде чем запустить, попросила паспорта, действительно ли та состоит в законном браке. Однако, к несчастью, у молодой четы их при себе не оказалось, на что банщица сокрушённо развела руками, мол, тогда не положено. Но молодой человек живо отвёл её в сторонку и, убедительно что-то пояснил, и украдкой для посторонних сунул ей трояк в карман халата. Банщица, премного довольная, кивнула смекалистому клиенту в знак согласия, и через минуту счастливая молодая пара ступила в ванную.

Подобных сцен, описанных выше, за день можно было наблюдать бессчётно, о чём, конечно, Гвоздина могла только догадываться, поскольку на этот счёт, среди банщиков и банщиц существовал, как и везде, где хотят подзаработать, негласный сговор умолчания о своей побочной прибавке…

Когда к полудню Гвоздина управилась со всеми внутренними делами, она снова появилась в своём кабинете. Теперь можно было пойти в город: посетить архитектора, зайти в райжилкомхоз, в горжилуправление, чтобы снова к трём часам вернуться в баню, и ещё раз совершить обход своих владений…

Спущенный сверху план её почти не волновал, поскольку он был конкретен к тем условиям, в каких работала баня, и ничуть не отражал точное количество клиентов, которые посещали баню в течение одного дня. Но как бы там ни было, план есть план, и его надо было выполнять и в любом случае худо-бедно, с натяжкой он выполнялся…

Однако более всего Гвоздина переживала за то, что творилось в бане, когда она по тем или иным причинам отсутствовала. А там происходило нечто загадочное, впрочем, не такого уж страшное явление, как использование рабочего места в пополнении дохода, о чём ей недвусмысленно намекали верные Гвоздиной люди. И вот от личных осведомителей ей становилось известно, как только она уходила из бани, закрыв свой кабинет на ключ, который и служил для сантехников как бы сигналом к действию. В женском отделении на трубопроводе, который подавал горячую воду, вдруг обнаруживался свищ. Скорые на руку слесаря наглухо перекрывали подачу горячей воды и потом неизвестно где начинали устранение этой злополучной аварии. А на входе в женское отделение вывешивалась табличка, которая указывала на проводимый ремонт. Кассирше поступало распоряжение: временно прекратить продажу билетов. И одновременно клиенты узнавали следующее: «Желающие помыться, могут обратиться с чёрного входа к слесарям», на что некоторые, не клюнувшие на эту уловку клиенты, возмущались:

– Безобразие, когда баня будет нормально работать! – и потом шли к слесарям, пытаясь у них найти объяснение аварии, как долго она будет устраняться?

– Когда же построят новую, в этой что-то без конца не ладится, – вторили другие.

В это самое время Крайнев стоял на улице при входе в баню и вещал об аварии, которую быстро устранить никак нельзя, однако, есть служебные работающие кабины и желающие могут помыться, для чего только нужно зайти со двора. И он чинно жестом руки указывал направление пути к долгожданной клиенту сауне, где встречал тех, кто клюнул на приманку, Трухин, и с ходу их препровождал далее в моющее отделение, за что взимал с них плату.

И так продолжалось более часа, пока Блатов устранял мнимую аварию, и с какой-то задвижкой возился только для отвода глаз.

Слесарям этого часа вполне было достаточно, чтобы содрать с клиентов на пару бутылок вина. И вот Трухин отсчитал Блатову шесть рублей и услал того в магазин за вином, а Крайнев снял табличку, которая извещала о проводимом ремонте и чинно пошагал в слесарку, чтобы там от души посмеяться, пересказывая Трухину блестяще проведённую операцию по выкачиванию денег из клиентов.

И как ни в чём ни бывало, после устранённой аварии, в привычном ритме баня вновь заработала.

– Ну, как Ваня мы охмурили этих волкодавов, а рычали то как? Сколько деньжат нагребли? – рассмеялся цинично Крайнев, обнимая разухабисто крепкую коренастую фигуру Трухина.

– Глохни, Лёня, всё в ажуре, мой дорогой, гонец в пути, – провозгласил тот спокойно, но с мрачностью на лице.

– Ефрема услал? Отлично! Только бы моя не наскочила, – напомнил Крайнев, прикладывая к губам большой палец, глядя исподлобья на дружка. Затем, пройдясь важно по слесарке, в сладкой истоме улёгся на топчан.

– Чего, Лёня, боишься, она пронюхала? – насмешливо спросил Трухин и выглянул из проёма дверей в коридор. – Ха-ха, а вон твоя Светик топает лёгкая на помине, лучше бы ты о ней не упоминал, – с напускным огорчением проговорил тот.

– Бреши больше, ведь пропали, Ваня?! Хотя, кажись, она должна к матери поехать, – вспомнил Крайнев, но не успел он докончить слово, как мигом подхватился с топчана, и в два прыжка очутился около Трухина, оттеснил того и выглянул из дверей слесарки. Ведь чего доброго Ивану она могла не померещиться, коли только тот не вздумал над ним пошутить.