Анатолий Науменко - Грани реальности

Звали этого самого паренька – Джим. Сам лично я никогда не общался с Джимом, наше с ним взаимодействие ограничивалось парой перекрестных взглядов. Лишь однажды, по совершенно нелепому стечению обстоятельств, мне довелось поговорить с этим весьма неординарным, как оказалось, человеком. И злая ирония оказалась в том, что другой возможности обмолвиться словом нам больше не суждено было представиться.

Тот день, изменивший, если подумать, многое, начался с совершенно обыкновенного утра. Я позавтракал и отправился в школу. Закончился первый урок. Затем следующий. И вот, словно по особому расписанию, к середине третьего урока появился Джим. Это было настолько обыденно, что учитель продолжал читать текст, делая вид, что ничего не происходит, пока Джим, под достаточно бурные для школьного урока аплодисменты и освистывания, проходил к своей парте.

– Поднять руки тем, кто сделал домашнее задание, – сказал учитель к концу занятия.

Мы с Джимом оказались единственными, не поднявшими рук. Тот день был из тех редких исключений, когда я пришел без домашнего задания. Я считался достаточно прилежным учеником, но временами в голову, точно жужжащий комар, забредала мысль: «Какого черта?!».

Неужели только «Самому счастливому человеку» может быть позволено иногда давать слабину? Неужели только у него могут быть привилегии на вечера, свободные от переживаний об оценках, домашнем задании и злосчастном раннем пробуждении? Это, как минимум, не справедливо.

– Прекрасно. Сдавайте тетради, а вы, юноша, – произнес учитель с нажимом на последнее слово, обращаясь при этом ко мне, – подайте-ка ваш дневник.

– Но как же…

Я хотел было возмутиться, но понял, что тыкать пальцем на другого человека, облажавшись при этом самому, будет не только бессмысленно, но и по – скотски.

Стоило уроку закончиться, как Джима тут же окружили одноклассники. Я не имею привычки подслушивать, но в тот день мое желание разобраться в сути происходящего, подкрепленное случившимся на минувшем уроке, было особенно сильным.

Я заметил, что ребята завязывают длинные рассказы, делятся какими-то событиями и секретами, адресуя все это, по большей части, самому Джиму, который в их неустанной болтовне умудрялся виртуозно поддерживать беседу весьма уместно вставленными фразами. Он давал советы, выражал собственное мнение по той или иной проблеме, когда оно было нужно, но, что было особенно удивительно, Джим ничего не говорил о себе.

– Чем он вообще увлекается? – спросил я одну из одноклассниц, которая, как я был уверен, больше всего общается с Джимом.

– Не знаю, а что?

– А где работают его родители?

– Понятия не имею, – рассмеялась девушка. – Откуда такой интерес?

– Просто хочу узнать, что он за человек. Вы ведь с ним друзья?

– Друзья, – кивала она.

– Ну, ты хоть знаешь, где он живет?

Ответ, как вы понимаете, был очевидным. Даже самые близкие, на первый взгляд, знакомые Джима не знали о нем ничего, кроме того, что ему не нужно было прилагать совершенно никаких усилий, чтобы получить то, ради чего остальные выкладываются на полную катушку. Следующий урок был тому подтверждением.

– У меня тут результаты ваших итоговых тестов, – объявил учитель, размахивая перед нами стопкой белоснежных листов. – Как это ни прискорбно, но, вопреки моим ожиданиям, отличные отметки по всем темам смогли получить лишь три человека.

Что бы вы думали, разумеется, в этой тройке оказался Джим. Человек, пропустивший семьдесят процентов учебных занятий, не сделавший ни одного домашнего задания за последние три года, с самого первого дня своего зачисления в эту школу, без чьей-либо помощи сдает все экзамены на «отлично». Чтобы вы понимали разницу, мне для того же самого результата приходилось посещать каждое учебное занятие, ходить на факультативы и тратить все свободное время на подготовку.

Подходил к концу последний урок, на котором я, как и на всех прошедших, получил двойку, Джим, конечно же, остался неприкосновенным. На сей раз я решил действовать радикально.

– Что, если я решу пожаловаться на вашу дискриминацию?! – громко и решительно произнес я, как только мы остались наедине с учителем.

– Вы о чем? – недоумевающе глядя на меня из-под вскинутых кустистых бровей, поинтересовался мужчина преклонного возраста.

– О вашем предвзятом отношении в системе оценивания! – продолжал я, плавно повышая тон.

– По-вашему, ставить «неуд» за невыполненное домашнее задание – это предвзятое отношение?

– Ставить – нет! Но вот не ставить – да!

– Вы сейчас говорите о мистере Хэмилтоне? – начал было понимать учитель, и его недоумение тут же сменилось на гнев. – Как вам вообще хватило совести подходить ко мне с подобными обвинениями?!

– Мы с ним в равных условиях, – хмыкнул я, пораженный реакцией учителя. – И вы еще пытаетесь выставить меня виновным?

– В равных значит. Мы закрываем глаза на халатное отношение мистера Хэмилтона к учебе исключительно потому, что он из неблагополучной семьи. Сутками напролет ему приходится сидеть с дедушкой-инвалидом, пока мать с трудом пытается заработать на хлеб! – учитель сверлил меня осуждающим взглядом. – Не слышал, чтобы у вас были подобные проблемы. Ваши условия даже близко неравные. И при всем этом Джим оказался отличником, как и вы. Может, все дело в том, что он знает цену времени и не тратит его на пустые завистливые обвинения?

Несложно представить, что класс я покинул с полыхающими от стыда щеками. Я не мог поверить, что все услышанное мной может быть правдой. Если так, то о Джиме я знал не больше, чем о таинственном космосе.

Долгое время я бесцельно бродил по коридору четвертого этажа, с головой погруженный в собственные мысли. Не знаю, почему я решил озадачиться этим вопросом именно в тот день, понятия не имею, с чего мне в голову пришло бродить по четвертому этажу конкретно в ту минуту, но, если честно, мне хотелось бы верить, что это нелепое стечение обстоятельств было частью всевышнего замысла.

В какое-то мгновение своей прогулки из стороны в сторону я замер, потому что услышал на лестнице чьи-то шаги. Я испугался, ибо был абсолютно уверен в том, что помимо меня в школе не осталось никого, кроме директора, безвылазно заседавшего в своем кабинете, и уборщицы, которая должна была дойти до этого этажа лишь спустя несколько часов.

Спустя минуту я увидел Джима. Меня он не заметил, так как сразу повернул в противоположную сторону, после чего быстрым шагом дошел до конца коридора, потянул на себя веревочку, выдвигающую складную лестницу, и тут же взбежал по ней на чердак. Любопытство буквально заставило меня пойти следом.

Я тихонько прокрался по ступенькам и осмотрелся. Джима нигде не было видно, так что пришлось идти дальше. Я вскарабкался наверх и, подобно агенту секретной разведки, начал двигаться вглубь чердака, перебегая от одной кипы мусора к другой, оставаясь, как мне хотелось думать, невидимым.