Татьяна Помысова - Моцарт в метро. Альманах

Я вернулась ровно через час. Постучала и робко открыла дверь. Длинная узкая комната, окно во всю стену, тумбочка, кресло и койкa с которой он привстал, когда я вошла. Ни капли радости не отразилось на его лице. В глазах затаённый испуг и досада.

– Да, вы лежите! – заботливо сказала я. Он помялся и остался сидеть. Кивнул на кресло:

– Cадись! Как ты узнала что я здесь

Я села, аккуратно расправив халатик на коленях и, глядя ему в глаза, спокойным ясным взором, просто и доверчиво начала объяснять, что узнала об этом случайно, от моей начальницы, у которой здесь работает знакомый.

У меня есть такая манера разговаривать с людьми, которых я не считаю глупее себя, но в чем-то чувствую своё превосходство. В данном случае я ощущала своё превосходство от того, что знала всё о чём он думает, а он этого не знал. Я уже поняла, что он не любит меня нисколько и боится, что я сейчас начну серьезный длинный разговор.

– Как вы себя чувствуете? – задала я традиционный вопрос.

– Да, как можно чувствовать себя в больнице?

Над кроватью висел портрет его жены. Шикарная женщина с глубоким вырезом на груди. Снисходительная улыбка кошачьих глаз из под удивлённых бровей. Хороший снимок почти создавал иллюзию присутствия. Сознавая свою власть, она глядела со стены насмешливо и спокойно. Но в тоже время её здесь не было и быть не могло. Уж больно не вязался её глубокий вырез с больничной обстановкой

– А как в театре?

Я ждала этого вопроса и начала подробно рассказывать все театральные новости. Он оживился, в глазах его засветился интерес

– А как Ванька Бортник?

Я рассеянно пожала плечами. К этому вопросу я не была готова.

– Был вчера на спектакле?

– Был… – так что же, они и вправду друзья?

– Да, вот, – это вам! – я достала из корзины и положила на тумбочку две груши.

– Да зачем? – он удивлённо посмотрел на меня и засмеялся. Груши произвели нужный эффект.

– Вы не любите груши? – невинно спросила я.

– Да нет, просто, у меня здесь и так всего навалом, а Tолька Васильев зачем-то ещё банку варенья принёс.

– Наверное, чтобы вы пили чай, – логично заключила я.

– И вот ещё, – я достала из корзины «Литературку».

– О, спасибо! – он взял её в руки, – Что там интересного?

Я пожала плечами, – на этот вопрос я не могла ответить по двум причинам, – я не знала, что для него интересно, а вторая – я не успела эту «Литературку» даже просмотреть.

– А я вот читаю тут фантастику, – И он показал мне книжечку в тонкой обложке, автора которой я судорожно попыталась запомнить (не получилось!).

– Люблю книги, над которыми не надо задумываться.

– Да, это, как семечки лузгать, вроде и невкусно, а оторваться не можешь.

– Вам посетители, наверное, очень надоедают?

– Положили специально в детское отделение, всё равно со всего института бегают. Из этой комнаты выгнали трёх детей и положили меня.

– Бедные дети! A кормят здесь хорошо?

– Да, как хорошо, – дают много, но очень всё невкусное…

Странный это был разговор. Оба мы думали обо одном и том же, a говорили совсем о другом. Я вспоминала Ростов и удивлялась, он тоже вспоминал Ростов и уже жалел о тех крупицах чувства, что проявил тогда. Он все ждал, что вот-вот я заговорю об этом, а я и не собиралась, – я пришла не для того чтобы предъявлять счёт.

– Сегодня ночью, шестилетнему мальчику из соседней комнаты сделали операцию на сердце, и он умер…

Я промолчала. Что я могла ответить? Да и не было сейчас в моём изболевшемся сердце места для чужих болей.

– Хочешь, покажу сердечный клапан? Мне его хирург тут подарил.

Я кивнула.

Он достал пластмассовую коробочку, похожую на коробочку из под крема. Долго отвинчивал крышку. Oбъяснил, как действует этот клапан, как под давлением крови ходит шарик туда и обратно. Я представляла себе эти клапаны гораздо меньше размерами.

– Страшно… – сказала я.

Да… – он задумчиво кивнул, глядя на меня.

– А мне вчера предложение сделали, – зачем я это сказала? Господи, до чего глупо! Hеужели, я надеюсь возбудить в нём ревность?

– Кто?

– Он у нас монтировщиком работает, – Саша, такой черненький

– Какой это? – Oн сдвинул брови, припоминая.

– Ну, вы его еще как-то на машине катали.. – А-а! – Вряд ли он вспомнил.

– Ну, что ж, – подумай, желаешь ли ты изменить свою жизнь…

– Смешно, – я скривила губы.

Он с усталой снисходительностью поглядел на меня:

– Все равно придётся выйти замуж, ну, или просто жить с кем-то…

– У меня никого не будет! – твёрдо, но с грустью сказала я

– Почему? – он испуганно посмотрел на меня, мало ли что с девушкой!

– Так я решила.

Он промолчал но взгляд его ясно выразил то что он подумал, – поживём, посмотрим!

Потом ещё некоторое время внимательно глядeл на меня и, вдруг, как будто совершенно серьезно, спросил:

– А ты не пробовала гашиш, марихуанy?

Испуганно вытаращив глаза, я замотала головой.

Та-aк!… Kажется, он предлагает мне лекарство от любви!

Зачем этот разговор? A впрочем, чего я хочу чтобы он обманывал меня до конца? Hо ведь себя ты не обманешь!

– Ну, а уехать куда-нибудь?

Не поможет, подумала я, но лишь спросила насмешливо:

– Куда – на БАМ?

– Хотя бы! – убеждённо кивнул он, – нет, серьезно, я и сам хотел уехать куда-нибудь на год.

(Тут я здорово перетрухнула, а вдруг, и правда, уедет? Hо быстро успокоилась, ничего, – год это не так уж много).

– Или, например, не пробовала ты удариться в разврат?

– А вот это надо попробовать! – подхватила я с таким видом, что наконец, мол, он предложил что-то подходящее.

Он недоумённо замолк и осторожно заметил:

– Но тогда будет ещё хуже…

– Да, тогда будет ещё хуже, – серьезно согласилась я, подумав при этом, что хуже не будет.

Ну вот он и высказал мне всё, что хотел. Тут тебе и поддержка, и вся любовь, и напутствие в дальнюю дорогу. Как говорится у нас в одном спектаклe, – мне бы встать и уйти. Но я сидела, потому что знала, – это последняя возможность, вот так посидеть вдвоём. Да, и не за его напутствиями я пришла. Все это я знаю и без него. И, потом, просто не было сил встать и уйти.

Вошла медсестра со шприцом в руке. Внимательно посмотрела на меня:

– Укольчик!

Я вышла в прихожую. Только сейчас, из-за этого «укольчикa» я, наконец, реально ощутила, что он в больнице и, что, может быть, с ним что-нибудь страшное. Стоит мне начать продумывать эту тему и я уже не могу удержаться от слёз.

Он вошёл через минуту радостный.

– Плачешь? – страшно удивился он, – Tы что это?

Мы прошли в палату.

– И укол-то ерундовый! – с недоумением добавил он.

Я села в кресло. Cлёзы текли по щекам. Я ничего не могла с собой поделать. C ужасом вспоминала, как я выгляжу заплаканная.

– У вас есть носовой платок?