Татьяна Бахтигараева - Время есть

Она пятилась задом, пока не скрылась за занавесью. Я стояла, словно оцепенев, и смотрела, как она уходит. Когда свинцовая занавесь поглотила маму, сомкнувшись, как волны, я очнулась и бросилась к этой странной преграде.

Я толкала занавесь. Она была мягкой, даже как будто её вообще не было, но пройти внутрь я не могла никак. Я била в неё кулаками, отмахивалась от жалящей меня летучки, и вдруг услышала мамин голос.

– Ханя, приём! Ты меня слышишь?

– Да, – ответила я вслух, перестав лупить полу-реальный свинец. И повторила мысленно:

– Да.

– Вот и хорошо, малыш. Видишь, я здесь, мы можем разговаривать.

– Хорошо, – сказала я, села под занавесью и стёрла слёзы с лица. Оно всё было мокрым. И воротник кофты, и платье. Ничего себе, я наплакала.

– Это же лучше, чем ничего, правда? – спросила мама чуть виновато.

– Да, мамочка. Конечно, лучше, – я попыталась улыбнуться.

– Иди, крошка, к своему Юрке. Живи дальше.

Я кивнула, и из точки между лопаток снова разлилось тепло.

24

Сашка ночевать не пришёл. Ханна всю ночь ворочалась, не сомкнув глаз. Звонила ему. Тянулись длинные гудки, потом включался автоответчик, но Сашка трубку не брал.

А в семь утра вдруг ответил:

– Что ты названиваешь? Я не мог подойти.

– Ты где? Что случилось?

– Ничего, нормально, дела тут кое-какие возникли.

– Саша, какие такие дела, если ты даже на секунду мне не набрал и не сказал, что не придёшь?! Я всю ночь не спала, волновалась.

– Надо же, я тебя ещё волную…

– Так ты специально, что ли? – ужаснулась Ханна.

– Не то чтобы совсем специально, – мстительно сказал Сашка.

– Ну и гад же ты! – задохнулась Ханна, изо всех сил ткнула в «завершить вызов» и швырнула телефон в стенку. Опомнилась, вскочила, подбежала, подняла.

– Жив, телефончик! Прости меня! – и погладила экран. Сашка гад, но телефон-то в чём виноват?

К счастью, у Ханны был выходной, и после разговора с Сашкой она, успокоившись, уснула. Проспала до обеда, потаращилась в потолок, встала, выпила кофе с кардамоном.

Позвонила Юрке.

– Привет, Юр, ты занят сегодня?

– Привет, Ханька. На концерт иду после работы. О, хочешь со мной?

– Хочу, – ответила Ханна. Ей было всё равно, куда идти, лишь бы не домой.

25

Юрки не было. И вообще весь парк изменился, словно потускнел. Я обошла все аллеи, заглянула во все возможные углы, беседки и закутки. Я покричала Юрку, но бесполезно.

Вышла из парка. Дорожка вела куда-то вперёд, и я подчинилась ей. Возможно, она приведёт меня в тот посёлок, где у Юрки дом с резными наличниками. Мне было очень грустно, впервые в этом мире. За какие-то считанные минуты я потеряла всех.

Где-то через пару километров пути ко мне прицепился зверь. Он был похож на большую ящерицу на длинных ногах, и резво бежал за мной, с сочувствием заглядывая в глаза. Я улыбнулась ему.

– Ты тоже похож на аксолотля, – сказала зверю. – Только я на похудевшего, а ты на нормального. Я чушь какую-то несу… Тебя можно погладить?

Зверь не убегал. Я почесала ему за тем местом, где должно быть ушко, почесала шейку – он зажмурился, задрав мордочку, совсем, как кот.

– Будешь моим животным? – спросила я, гладя его по нежной лысой головке. Кажется, зверь был не против. Мне стало немного легче. Всё-таки, хоть одна живая душа рядом нужна всем. А со мной теперь даже две живых души, если летучку тоже считать. Интересно, похоже, одна летучка осталась с Юркой, а вторая летает за мной. И жалится. Значит, мне досталась кусачая летучка, а Юрке добрая.

Нет, стоп. Когда я плакала на границе загробного мира, кто-то же грел меня. Выходит, эти летучки многофункциональные? Кто они вообще такие? Прицепилась и действует по своему усмотрению. То ужалит, то погреет.

Странно у них тут всё-таки.

26

Отгрохотал концерт, музыканты сматывали провода, прятали гитары в кофры, ударник неторопливо откручивал барабаны. Кто-то бесцельно бродил по залу, кто-то кого-то ждал и поторапливал. Стоял бессмысленный гул, и Ханне было хорошо, насколько это возможно.

Музыка её не впечатлила. Юрка оставил Ханну на пару минут, поймал около сцены басиста, пожал ему руку. Они перекинулись парой слов, чему-то похохотали, и разошлись. Юрка вернулся к Ханне с двумя бокалами пива.

– Ну, рассказывай, кума, что там у тебя за безобразие творится? – спросил Юрка, проскальзывая на диванчик напротив Ханны.

– Да ну, – махнула рукой Ханна.

– Пиво пей, – Юрка пододвинул бокал Ханне, оставив пивной след на глянце стола.

– Спасибо, – она взяла бокал и отхлебнула. Это был уже второй бокал за сегодня. – Сейчас напьюсь.

– Ну и напейся, – согласился Юрка. – Я погружу твоё бесчувственное тело в такси и отвезу… куда тебя везти? Скажи сейчас, пока можешь говорить.

– Да ну тебя, Юр, – отмахнулась Ханна, невольно улыбнувшись.

Они молчали минут пять, уделяя внимание только пиву. Посетителей стало меньше, гвалт – тише. Музыканты освободили сцену и улаживали какие-то последние дела, Ханна рассеянно следила за их перемещениями.

– Вот Юр, как ты думаешь… Я только похоронила маму. Вот можно меня хоть на несколько дней оставить в покое? Не кормить, не домогаться, не требовать от меня бодрости и веселья? Можно просто обнять и помолчать?

Юрка взъерошил себе волосы и почесал макушку.

– Ну, кормить – это неплохо, мне кажется. Разве нет?

– Уточню: настойчиво кормить, когда кусок в глотку не лезет.

– Спасибо, что сказала, Хань, мне это в голову не приходило.

– Юр, не верю. Ты бы сообразил.

– Ну, может, и сообразил бы, не знаю. Но, мне кажется, ты меня переоцениваешь. А насчёт домогаться… Ты понимаешь, какая история. У нас, у грубых самцов, это как раз один из способов утешения. Я бы даже сказал, главный способ. Всё плохо – надо потрахаться. Видимо, он тоже пытался тебя так утешить.

Ханна замерла, не мигая.

– Ты что, серьёзно вот это?

– Абсолютно. Мы совершенно не утончённые чурбаны. Так что, Хань, ты особо строго его не суди. Объяснила – понял. Не понял – черпаком по чайнику.

Ханна замотала головой, сдерживая смех.

– Ты пей пиво, пей. Это, между прочим, тоже один из способов утешения. Ну, я на всякий случай, вдруг ты меня тоже заподозришь в бесчувственности?

27

Повторюсь, тут всё очень продуманно. Сегодня, например, я спала на улице в какой-то мягкой массе. Внезапная моя постель была похожа на большую хлопковую коробочку, торчащую прямо из земли. Я даже попробовала спрясть небольшую ниточку из этого пуха, прежде, чем уснуть. Получилось.

Чудной зверь лёг спать со мной. Я поделилась с ним остатком лепёшки, и он её съел. Похоже, хлеб и его подобие неизменен во всех мирах.

Мы схрумкали лепёшку, я поэкспериментировала с ниточкой, сгребла свою ящерицу в охапку, и улеглась поудобнее. Мне было очень грустно без Юрки. Даже не то слово – грустно! Больно и одиноко, словно меня и правда половина. Очень хотелось с кем-то обняться. Хорошо хоть зверь есть.