Альбина Демиденко - Любовь среднего возраста

– Хорошую? Пушкина, Лермонтова?

– Конечно, но и Гамзатова, Веронику Тушнову, Евгения Бачурина, Ольгу Фокину, есть неплохие мысли у Дуровой.

– Нина, ваша эрудиция меня все больше и больше удивляет. Как вы относитесь к театральному искусству?

– Театральное искусство… Что именно вы имеете в виду? Театр – это такое многообразие чувств. Мне трудно выразить все одним словом. Я не всегда понимаю и воспринимаю трагедию. Наигранность и выдуманное построение событий не для меня. Жизнь бывает более жестокой, нежели приглаженность передаваемых трагедий. Заламывание рук, позы, натянутость отношений – как бы ни велико было мастерство артиста, не может быть правдой. Оперетта – при хорошей музыкальной интерпретации, легкости и игривости – зажигает кровь. Балет – с его картинно-графической подачей сюжета, всегда напоминает хорошую сказку. И даже трагическая судьба умирающего лебедя несет в себе воздушное, волнующее очарование. А вы что предпочитаете?

– Как ни странно, но я с вами солидарен и балет ставлю во главу своих театральных предпочтений. Вы когда собираетесь обратно в Москву?

– Уже скоро. Через три дня.

– Это очень хорошо. Хорошо, что еще три дня будете в Ленинграде! У меня есть два билета в чудесный театр на завтрашний вечер, – он указал на Михайловский театр, – Нет, нет, не торопитесь отказываться! И не говорите, что вы уже не единожды бывали здесь, смотрели «Спящую красавицу». Безопасность и сохранность я Вам обещаю.

– Ну, если только сохранность будет обеспечена, тогда согласная я. Тем более, что, как не стыдно в этом признаваться, никогда не бывала в этом театре, – рассмеялась Нина. – И, конечно, смотрела этот спектакль, но в исполнении другой труппы, другого театра и в совершенно другом городе.

– Вот и прекрасно. Вам будет очень интересно.

– Однако, уместно ли? Как-то неожиданно.

– Милая дама, у вас есть мобильный телефон? Как с вами можно созвониться?

Нина назвала номер. Виктор Александрович повторил за ней цифры.

– С вашего позволения я позвоню вечером. Договорились? А теперь разрешите откланяться.

Мужчина по-старомодному слегка приподнял шляпу, склонил голову в полупоклоне, и торопливо направился к неподалеку стоящей машине, из которой тотчас выскочил шофер и открыл перед ним дверцу. Машина унеслась в марево дождя, исчезла, как мираж.

«Странный какой-то, – подумала Нина, – но с ним интересно общаться. Неудивительно, что молодая девушка увлеклась таким мужчиной». Она вспомнила проводы на вокзале, и молоденькую женщину, которой Виктор Александрович посылал воздушные поцелуи.

Желание посетить картинную галерею пропало, и она решила пройтись по улицам, тем более что робкие лучи солнца раздвинули тучки и весело заскользили по листве деревьев, зажгли огоньки капелек на траве, заиграли разноцветными бликами в лужах. Она свернула к каналу Грибоедова и пошла в сторону Казанского собора.

Тихая набережная, с красивыми переходными мостиками, нависающими ажурными фонарями располагали к спокойным раздумьям. После дождя дышалось легко, и женщина с удовольствием вглядывалась в такие знакомые и любимые пейзажи города. Мысли крутились вокруг неожиданной встречи, вызывая давно забытые волнения и фантазии.

– Виктор Александрович, мы же капитально опаздываем, – Миша резко надавил на газ.

– Ничего, Миша, ничего. По такому случаю и опоздать можно. Только ты постарайся не допустить такого конфуза.

– Ага, не допустить. А вдруг на мосту пробка, и зачем я свернул на этом перекрестке?

– Это очень хорошо, Миша, что ты именно сегодня и здесь свернул. Это очень хорошо.

Миша удивленно посмотрел в зеркало на мужчину. За пять лет, что он работает, это, пожалуй, первый случай, когда его шеф так спокоен несмотря на то, что они опаздывают на встречу. И кто эта женщина, к которой его строгий начальник, как мальчишка кинулся напрямик, через газон? Видимо, старая знакомая, с которой связаны хорошие воспоминания, раз он так счастливо улыбается. Чему улыбается?

Виктор Александрович перехватил любопытно-удивленный взгляд водителя и усмехнулся. Он сам не знал, почему вдруг эта женщина, с которой знаком всего лишь несколько часов, вдруг приснилась ему ночью и, вот уже несколько дней он корил себя за то, что не узнал, где она остановилась в Питере. Почему так хорошо и спокойно на душе после этой случайной встречи, почему ему вдруг захотелось увидеть её еще раз, и почему он так лихо соврал ей про билеты. Вспомнив про театр, он тут же набрал номер своего давнишнего друга.

– Привет, Валера. Как жизнь? – начал он разговор издалека. Расспросил о жене, о детях и внуках и только после такого длинного вступления попросил, – Слушай, мне помощь нужна. Не мог бы ты, по старой памяти, два билетика в Михайловский на завтрашний вечер достать?

– Для тебя лично или для кого-то? – тут же проявил любопытство друг.

– Для меня, для меня, конечно. И желательно места поприличней.

– А моей ложей воспользоваться не желаешь?

– Если только твоя морда в ней не появиться.

– Боишься соперника? К сожалению, не появлюсь. У моей тещи завтра юбилей, и мы сегодня улетаем в Прагу. Но обещай, что ты меня познакомишь со своей пассией. Молоденькая, небось, красавица.

– Тебе бы все молоденьких охмурять. Очнись, мореман, нам уже не двадцать.

– Э, чем вино старше, тем больше бодрит. Так, я уже созвонился. Посылай гонца в театр, пусть скажет, что от меня.

– Добро. Я твой должник. Привет, Марии Тимофеевне и пожелание еще многие-многие лета.

– Принято.

Машина остановилась у здания.

– Успели, – водитель довольный, что не подвел шефа, открыл дверцу.

– Спасибо, Миша. Я и не сомневался. У меня просьба к тебе.

– Слышал. Пишите фамилию от кого представляться. Пока вы совещаетесь, я съезжу в театр.

Четкой походкой Виктор Александрович вошел в холл.

Ночь окутала их мягким покрывалом сумрака, едва они вышли из здания. За спиной остался театр с фейерверком огней, торжествующе-нежной лирикой мелодий и шквалом рукоплесканий. Мимо, шурша шинами, проезжали машины. Публика разъезжалась по своим домам. Театральная площадь постепенно пустела.

Нине не хотелось расставаться и потому на предложение спутника поужинать в кафе и прогуляться по ночному городу, она ответила согласием. Оглушенная звуками, блеском театра, женщина шла молча. Она была очень благодарна Виктору Александровичу за все эти впечатления, за этот чудесный вечер, за это богатство красок, но не знала, как свои чувства выразить словами.

Мужчина тоже не спешил прервать молчание. Весь вечер он внимательно наблюдал за своей спутницей, любуясь ее четким профилем, тонкими чертами лица, на котором отображались все эмоции и воспринимаемые чувства. Он видел нечаянно скатившуюся слезу, и робкую улыбку, но больше всего его поражала грусть и боль, что застыла в красивых глазах женщины. И даже когда она улыбалась, там, в глубине не таяли хрусталики слез. Еще в поезде появилось желание растопить эту грусть, увидеть, услышать, как она смеется.