Михаил Литвинский - Натали

«Что мне с ней делать? – снова подумал я. – Я так ее хочу. Наверняка она не девочка».

Но чувство благородства победило. Я поднял ее, поставил на ноги и отряхнул с нее снег.

Мы стояли под тусклым дорожным фонарем, и я вдруг заметил блесточки на ее лице, а затем понял, что это слезы.

«Неужто я этому виной?» – заволновался я.

Она подала мне руку, и мы молча побрели в сторону маленькой гостиницы. Яркий диск луны сидел на верхушке сосны, и, созерцая это чудо, Натали улыбнулась.

– Если мы с тобой станем под этим деревом, то издали будем выглядеть как Дед Мороз и Снегурочка под новогодней елкой.

Вскоре мы вышли за территорию ВГИ и оказались у входной двери ее маленькой зеленой гостиницы, расположенной на территории Центральной военной турбазы. Дверь была заперта на ключ.

– Я знаю, что мы сделаем, – сказала Натали. – Мы влезем через форточку. Я ее не закрыла изнутри.

«Неужели она все предусмотрела заранее?» – подумал я и слегка толкнул форточку рукой. Она распахнулась.

– Тебя я вперед не пущу, там достаточно высоко, ты расшибешься, – категорично заявил я.

У окна не было ни стола, ни стула. Я снял свою лыжную куртку и полез головой вперед. Дело оказалось не из легких. Форточка была очень узкой, и особенно тяжело пришлось протискиваться в районе бедер.

Когда я с трудом протиснулся, очутившись головой вниз в комнате, а затем встал на ноги, повернулся к Натали и пошутил:

– Чтобы пролезть, тебе придется раздеться догола.

Она приняла это всерьез и осталась в одном нижнем белье.

«Вот отчаянная, да с ней в разведку можно!» – подумал я и стал уважать ее еще больше.

Лицо Натали, пролезающей в форточку, оказалось на уровне моего, и я поймал ее губы своими. Не отпуская друг друга, мы оказались в постели. Эта сладостная противоречивая игра повторялась снова и снова. Натали то приближалась, то отдалялась от меня.

«Неужели она меня не хочет? – думал я. – Наверняка я у нее не первый». Тогда я напрочь позабыл о женской логике, с которой за свою долгую жизнь сталкивался не единожды.

Одежду на ней я почти разорвал и снова ощутил в своих руках жар-птицу – можно было обжечься. Я уже почти достиг цели, но вдруг, не отпуская моих губ, она снова отдалилась от меня, а потом сделала глубокий вдох и произнесла:

– Да, да, да… – и я ощутил в своих руках полностью расслабившееся, податливое женское тело.

Но что это? Вот так сюрприз! Оказалось, я у нее первый мужчина. Я раз за разом убеждался в этом. И потом вдруг все прошло.

Почти обессилившие, мы лежали рядом, глядя в потолок. Наши руки продолжали что-то искать друг на друге. Так минуло почти полчаса.

– Тебя там заждались, – сказала Натали.

– Да, ребятам надо домой. Они только сегодня спустились с вершины, устали. Надо бежать, но как мне от тебя оторваться?

Натали еще крепче прижалась, не отпуская меня.

Выбрался я обратно через форточку. Полная луна, разливая свой свет по макушкам придорожных камней, освещала мне путь.

На моей двери висела записка: «Мы ушли. Спасибо за приятный вечер. Удачи!»

Я долго ворочался в постели, все еще чувствуя на своих руках женское тепло. Ощущение счастья, эмоции, которые меня переполняли, не давали мне уснуть. Терзаемый противоречиями, я все никак не мог понять, почему поначалу вызывавшие раздражение одесские ужимки внезапно растворились в ее тепле, голосе, улыбке. Сейчас меня тянуло к ней так, что хотелось вскочить и бежать, снова протискиваться сквозь узкую форточку. В тот момент я был вне возраста!

Уже через два дня ее родной город, о котором она так тепло отзывалась и боготворила, стал родным и для меня. Я вспомнил «Одесские рассказы» любимого мною Исаака Бабеля, Беню Крика, и, как писал автор, «…солнце встало над его головой, как часовой с ружьем».

«…И снилось ему: вот лестница, поставленная на земле, а верх ее касается неба; и вот Господь стоит при нем и говорит: «Я – Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Ицхака. Землю, на которой ты лежишь, тебе отдам и потомству твоему, и будет потомство твое как песок земной; и распространишься на запад и восток, на север и на юг; и благословят в тебе и в потомстве твоем все племена земные. И вот Я с тобою, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя на землю эту, ибо Я не оставлю тебя, доколе не сделаю того, что Я сказал тебе».

Потом во сне моя Натали предстала предо мной в образе Ривки. Слова ее перепутались в моей голове: «Для чего мне жить? Лишиться вас обоих?» Она имеет в виду, что мы с отцом убьем друг друга. Там же появляется кормилица по имени Двойра, совсем как у Бабеля в «Одесских рассказах». Все вверх тормашками, и Ривка умирает, не дождавшись возвращения своего сына.

Постепенно я успокоился, и меня одолел глубокий сон. Мне снилось, что я беседую с отцом, рассказывая ему обо всем. А он мне говорит нравоучительно, каким должен быть правильный брак, напоминает о том, что его благословение, благословение Авраама, я уже получу не от него, а от жены, потому что в писании сказано: «На какой девушке женится мужчина, такого же уровня он сможет в жизни достичь». Я просыпаюсь от этого беспокойного и сумбурного сна, и мне некому рассказать, что происходит в моей голове и в моей жизни. И я понимаю, что начинаю проходить путь изгнания, как мой народ сотни лет назад, и это место, Терскол, для меня как Египет для евреев. Я должен выйти отсюда победителем. Я тоже являюсь «объектом» истории в миниатюре. И только пройдя этот путь, смогу подняться над своим прежним уровнем и вернуться. Что творится в моей голове? Как далеко я зашел?

Вдруг мне показалось, что кто-то скребется в дверь. Я встал с постели и услышал в конце коридора слабый стук. Кто бы это мог быть? Я подошел к двери.

– Кто там?

– Миша, это я, Натали, – услышал я тихий женский голос.

Я рванул дверь. На пороге стояла она с растрепанными волосами и перепуганным лицом. Такой она стала мне еще ближе.

– Что случилось?

– У меня там кровь! Много крови!

– Девочка моя, я помогу тебе!

Достав флакон с марганцовкой, я отвел ее в ванную.

– Это естественно и прекрасно, – успокоил я ее. – Все будет хорошо, – оставил ее в ванной и пошел расправить постель.

Она вернулась успокоившейся и еще более прекрасной при свете ночной лампы, которую, уснув, мы так и не выключили до утра.

Просматривать новый маршрут на снегу, чтобы не спустить лавину, необходимо было в то время, когда снег уплотнится: либо рано утром, когда он еще не успел подтаять под лучами солнца, либо ближе к вечеру, когда температура понижается и верхняя корка снега становится плотной. Вертолетчики выбрали второй вариант, и мы с ними согласились. Договорились вылететь в три часа дня. Половина дня у меня была свободна, и на это время надо было куда-нибудь упрятать Натали от Жорика. И я повез ее на Чегет, где мог одновременно и поработать.