АЛЕКСАНДР ОКОЛЕСНОВ - Два билета на Париж. Воспоминания о будущем

В ответ Вера прислала целое письмо. Трогательное, в котором высказала мне все свои обиды. Больше недели мы переписывались. Мои чувства к Валентине все более казались мне плодом романтических фантазий. К чему мечтания, когда Вера тут, рядом. Столько откровений в письмах и страстных поцелуев. И все это только мое и ничье более. Мне показалось, что я уже сделал выбор, и я решил познакомить Веру со своими друзьями. Решил, так сказать, вывести ее в свет.

В ближайшую среду я, Эмма и Вера отправились на «Спутник». Компания собралась небольшая: Ильгам, Седа, Валя Карташова, Валя Захарова и нас трое. Со «Спутника» отправились на бульвар в кафе «Наргиз». На веранде шумно сдвинули столики и стулья, соорудив один большой праздничный стол.

– Карташова, выходи за меня замуж, – полушутя сказал Ильгам, двигая стол в ее сторону. – Прямо тут свадьбу и сыграем.

– Ты что, Мирзоев, с ума сошел? Когда тебе будет тридцать, я уже буду годжашкой (старухой, аз), – рассмеялась она.

За столом, как всегда, больше всех говорила Валя Карташова. Подначивала Ильгама. Тот отбивался как мог. Эмма тоже шутила и смеялась. Только Вера не проронила ни слова. Было видно, что компания наша ей не нравится. Я тоже чувствовал себя неловко, скованно и больше молчал.

Нашим девчонкам Вера не понравилась. Об этом мне прямо сказала Валя Карташова.

– Я должен на ней жениться, – многозначительно сказал я ей.

После этого разговор о Вере больше никто не затевал.

В начале лета мама мне прислала письмо из Казахстана. Просила меня приехать к ней помочь по хозяйству. Паспорт я уже получил. Эмма дала денег на дорогу, и я полетел к матери самолетом. Добирался до Киевки больше суток. Была пересадка в Ташкенте и Караганде. Из Караганды летел на «кукурузнике». Его так мотало, что все пассажиры в салоне всю дорогу держали пакеты у рта. Выходил из самолета, словно прокатился на сумасшедшей карусели. Из Киевки до совхоза «Киевского» добирался на попутке. Мама встретила меня на улице. Услышав шум подъезжающей машины, она выбежала во двор.

– Я как будто знала, что это ты приехал, – на ходу проговорила она.

Расцеловались.

Она сильно похудела, поэтому ее шевелюра показалась мне огромной папахой. Жила мама в многоквартирном двухэтажном деревянном доме. Поднимались на второй этаж по шаткой лестнице. На пороге встретила нас сестра Севиль. Она сильно изменилась и повзрослела.

Квартира была прибрана по-деревенски: занавесочки с рюшечками, абажур, металлическая кровать с огромными подушками и тюлевой накидкой. Все так было непохоже на наш дом, когда мы вместе жили в Баку. Готовя ужин, мать вдохновенно рассказывала, как хорошо ей тут живется, какие тут прекрасные и отзывчивые люди.

– Есть, конечно, всякие, – продолжала она, накрывая на стол, – но больше хороших, чем плохих. И заработать здесь можно. Держат коров, свиней на мясо. В год по два раза сдают на мясокомбинат. У многих мотоциклы, машины собственные. А дома какие выстраивают! Были бы только руки мужские.

– Мне техникум надо закончить, – понимая ее намеки, ответил я.

– А девчонок сколько! Одна краше другой, – продолжала она, как будто меня не расслышав. – Это сейчас темно. А завтра в клуб сходишь, сам увидишь.

Говорили долго. Я рассказывал о службе в армии, о родном Деловом дворе. Проболтали допоздна. Спать ложились глубокой ночью.

Ее хозяйство состояло из крытого соломой сарая, в котором стояли по уши в грязи два кастрированных борова. Необходимо было прорезать в стене окно, чтобы выбрасывать вонючую жижу на улицу, да соорудить стойло для коровы, которую мать собиралась купить. Сарай был весь насквозь дырявый, а боров, который был поменьше, постоянно кашлял. Мать намеревалась его зарезать и предложила это сделать мне. Я, конечно, отказался.

С сараем я провозился больше недели. Проблемой было достать строительный материал. Гвозди мать привезла с собой еще из Баку. На пилораме выпросила старых горбылей, которые и пошли в дело.

Вторую часть моего пребывания я посвятил знакомству с местными достопримечательностями. Надо было как-то подготовиться к крупному разговору, который предстоял с матерью. Да и дел особых в ее хозяйстве вроде бы уже не было. Вечерами мать водила меня по гостям, знакомя со своими друзьями, а днем я бродил по поселку и его окрестностям.

Жили в поселке в основном сосланные сюда в годы Великой Отечественной войны немцы и чеченцы. Добротные дома. Ухоженные сады и огороды. Разбитые цветники под окнами. Глядя на все это, не верилось, что зимой в этих краях морозы за сорок. Здесь на совхозных полях корейцы все лето выращивали арбузы. Знойное лето, пыльные дороги напоминали южное Ставрополье. Невдалеке от поселка протекала извилистая речка Нура. Растительности вокруг никакой, только в пойме реки густые заросли ольхи и чернотала.

Отдыхать здесь можно, но жить в совхозе мне почему-то не хотелось. Время подходило к отъезду. Играть в футбол с местной ребятней и ходить на рыбалку уже наскучило. Да и не за этим я, собственно, сюда приехал. Самого главного я матери так и не сказал. Я собирался сделать предложение Вере, и не знал, как сообщить об этом матери.

Вначале я попросил у нее денег на обратную дорогу, а когда она мне их дала, рассказал о своем намерении жениться. Это известие не застало ее врасплох. Она уже знала об этом из письма, которое ей прислала сестра Эмма. Но все равно мать сильно расстроилась и говорила со мной на повышенных тонах.

– Ты же сама приручила ее, – с упреком говорил я. – Сколько она к нам ходила… Почти жила у нас… В Москву ее возила…

– Дружить дружите, но жениться… Я не для нее тебя вырастила. Что, мало девчонок хороших? Нашел… нищенку.

Обстановка накалялась. Я понял, что доказывать ей что-то больше бесполезно.

– Или я, или твоя Верка, – сказала она в конце нашего разговора.

На этом мы и расстались.

Дорога домой показалась мне короче. Приехал поздним вечером. Эмма еще не спала и принялась накрывать на стол. Из саквояжа я достал куклу, одетую как невеста, и поставил ее на подоконник.

– А это кому? – спросила сестра.

– Для Веры купил, в подарок, – ответил я, рассматривая куклу.

– Ты что, на ней жениться собрался? – тихо спросила она.

Я, ничего ей не сказав, пошел к рукомойнику.

– Она дома или в поездке? – спросил я.

– Дома. Вчера приходила. Спрашивала, когда ты приедешь.

За ужином рассказал, как отреагировала мать на мое желание жениться на Вере.

– А ты что на это скажешь? – спросил я у сестры.

– Я бы не хотела, чтобы ты взял ее в жены, – сказала она в раздумье.

– Вас не поймешь, – возмутился я. – То вы ее расхваливаете, то хаете.

Эмма промолчала. Больше мы на эту тему с ней не говорили.