Елизавета Елагина - Идолы театра

Габриэля это несколько задело. Он привык, что ребенок, неподобающим образом ведущий себя в церкви, должен быть наказан, и как можно скорей. Габриэль размышлял, какую бы злобную гувернантку ему натравить на непослушного мальчика, как тут Принц открыл глаза, встал, прошел по ковру, лежащему между скамейками, и вышел из церкви. Никто из его родителей не повел ни бровью, ни глазом. Тогда Габриэль тоже вышел на улицу. Принц сидел у входа и считал ворон. Габриэль поинтересовался у него, что это он вздумал спать во время службы. Принц ответил:

– Мой отец говорит, что усердие надо проявлять в жизни. – Габриэль хмыкнул. Он немного растерялся. Тут Принц показал на оттопыривающиеся карманы Габриэля. – Ладно, доставай свои пряники.

И Принц принялся жадно поглощать дары, которые Габриэлю преподнесла его мать. Своих деток Сара мало чем баловала, кроме полнейшего безразличия.

Когда Габриэль стал постарше, у него появилось новое любимое занятие. Он забирался за будку для исповедей и слушал басни, которыми прихожане кормили его отца. Потомок горного поэта Анатолия был в восторге от этих историй. Он хотел стать священником, когда вырастет. Надо сказать, что Габриэль был высокого мнения о тех людях, которые ходили к его отцу, и ни на секунду не предполагал, что их россказни – правда. Однажды он позвал Принца послушать их истории вместе с собой.

– Это сущий кошмар, – сказал Принц после того, как они выслушали три исповеди. – Твой отец приносит огромную жертву, слушая все эти мерзости, но ты-то, братишка, зачем это делаешь?

– Но это же все… – Габриэль хотел было разубедить друга, но лицо у Принца было до того бледным, а глаза до того темными, что он осекся. После этого Габриэль перестал подслушивать исповеди, и видеть верных прихожан ему стало тяжело. Глядя на руки, которые гладили его волосы, глаза, которые сочувственно смотрели на него, на губы, нежно прикасавшиеся к нему, он не мог не думать про удары, которые наносили эти руки, зависть, что таилась в этих глазах, и ложь, с этих губ срывавшуюся. Его мир не то чтобы перевернулся, но встряхнулся. Он стал меньше времени проводить в церкви и больше гулять с Принцем.

Но идея непрестанного сочинения историй во имя Бога, и ради собственного прощения, и просто ради украшения этого мира не покидала Габриэля. К нему истории приходили постоянно. Он боялся и любил их.

Он хотел угодить и своим выдумкам, и Богу. Он жаждал славы.

Место для театральной постановки не замедлило найтись. Когда Габриэль привел своих актеров к руинам будущего театра, они не смогли не согласиться, что это место как нельзя лучше подходит для спектакля потомка знаменитого горного поэта Анатолия. Сцена здесь сохранилась со времен древних греков. Каменные ряды зрительских сидений располагались на возвышающемся горном склоне.

Это место виделось Габриэлю идеальными декорациями для воплощения его фантазий. Чем слушать предложения Принца о приведении театра в порядок, Габриэлю гораздо больше нравилось стоять в одиночестве посреди сцены и декламировать собственные пассажи, неизменно сменявшиеся бурными аплодисментами в его сознании.

Артисты должны были стоять ниже зрителей, а не возвышаться над ними так, как это было во время выступлений Анатолия, но Габриэлю нравилось представлять, стоя на сцене, что его предок будет смотреть на него с высоты склонов.

– Дамы и господа, только сегодня! И только для вас. «Торговец змеями». Моя дорогая, я здесь. У ног твоих моя душа. Решайся! – У Габриэля была толстая стопка листов, исписанных диалогами героев его пьесы. Репетируя в одиночестве, он часто импровизировал и обогащал свой и без того длинный и несколько сбивчивый сценарий. – Решайся! Когда с моим я встречусь Господином? Когда заберут меня ангелы неба? Когда?..

Габриэль замолчал и стал наблюдать за Принцем и Арабеллой, шедшими по амфитеатру. По их голосам – притворно насмешливому у Принца и нежно-печальному у Арабеллы – Габриэль понял, что речь идет о предстоящей женитьбе Принца.

– Да, Белла, я сражаюсь. Но это ведь естественно. Если бы тебя пытались утопить, ты бы стала сражаться?

– Принц, никто тебя не пытается утопить.

Принц распахнул объятия и заключил в них Габриэля.

– Мой дорогой Габриэль. Вижу, дела у тебя идут отлично. И погода чудесная.

Принц поднял взгляд к лазоревому небу, и Габриэль отметил, что оно и вправду было исключительным.

– Хочешь, я приведу Ральфа с верфей? Он поможет тебе со сценой, и с декорациями, и с подсобным помещением.

– Честно говоря, Принц, я буду больше рад, если ты приведешь ко мне человека, у которого есть змеи.

– Змеи? – Принц засмеялся. – Змеи-то тебе зачем? Тебя уже утомила неминуемо грядущая слава?

Габриэля злила привычка Принца смеяться надо всем, чего он не понимал, и Габриэль решил сменить тему.

– О чем вы говорили на пути вниз? Я слышал, ты на что-то жаловалась, Арабелла.

– Она же постоянно жалуется.

Принц привлек к себе Арабеллу и поцеловал ее, но это Арабеллу не смягчило.

– Габриэль, поговори хоть ты с Принцем. Приближается день его свадьбы, и он делает все, чтобы ее расстроить. Родители невесты уже начали сомневаться.

– К сожалению, нет. – Принц поджал губы.

Габриэль хотел утешить Арабеллу и совершенно не мог подобрать слов. Единственное, что он знал твердо, – это то, что все капризы Принца не стоят и одной складки на ее челе.

– Арабелла, не волнуйся. Принц боится утратить свою необузданную свободу. Чем ближе свадьба, тем больше он паникует. Фронт пройдет, и небо опять разъяснится.

– Эй, Принц!

Наверху амфитеатра появилась тощая фигура Конрада – дрянного приятеля Принца. Несмотря на богатую одежду и туго набитый кошелек, Конрад всегда был похож на побитую собаку. Габриэль его терпеть не мог. Принц был рад Конраду, как лучу света, потому что его появление прерывало разговор о свадьбе.

– Что тебе, Конрад?

– Ты нужен на верфях! – гаркнул Конрад.

– Слава Богу, что не у портного, – прошептал Принц и резво побежал вверх по ступенькам. – Габриэль, я поговорю с Ральфом. А если увижу какую-нибудь змею, тоже зевать не буду!

Когда Принц и Арабелла были помладше, Принц любил стращать сестренку историями про ужасы, происходящие на верфях. Он смеялся до слез, видя, как Арабелла пугается, и только заметив, что она уже дрожит от страха под одеялом, прекращал рассказывать небылицы и говорил Арабелле, что он все это придумал.

Однажды Принц выдумал огромного крокодила, который вылез из воды и лег поперек улицы так, что своим хвостом он упирался в стену дома на одной стороне улицы, а зубами щелкал у дверей дома на другой. Всех маленьких оборванцев, пробегавших мимо, он ловил и проглатывал.