Сергей Чугунов - Вечный Палач

Во-вторых, какой же он пивной , если вместо пива посетителям наливали какую-то липкую ядовитую жидкость, пахнущую уриной и обладающую вкусом, отдаленно напоминающим вкус пива.

Исходя из этого, в народе сие заведение было известно под иным, более подходящим, наименованием, кстати, именно оно и красовалось над дверью: «Г:::вно::::ал», из которого как бы по случайности выпали две общеизвестных буквы.

Несмотря на разгар рабочего дня, в прокуренном зале было достаточно многолюдно и оживленно. Прежде чем пред принять какие либо действия или просто принять , Катин обстоятельно огляделся. За грязными столиками сидели незнакомые ему люди. Завсегдатаи, как правило, собирались гораздо позднее часиков в шесть вечера. Закончив трудовой день, простые российские работяги спешили расслабиться от насущных проблем. Пропив утаенную от жены заначку , типичные представители рабочего класса обречено расходились по ненавистным, реже навистным домам. Там их поджидали новые проблемы и неприятности, кои неизменно начинались сразу же за порогом родного дома. Они вырастали перед ними в женском обличии: чаще рассерженной супруги; реже бранчивой тещи; и совсем уж редко в образе любящей матери, озабоченной долгим отсутствием ее нерадивого чада.

Тщетно всматриваясь в хмельной сумрак, Алексей с большим трудом разглядел озабоченного Петюшку, сидящего в дальнем углу зала за качающимся столиком рядом с каким-то краснощеким кривогубым пузаном .

Петюшка – проспиртованная душа этого питейного заведения, вот уже битых полчаса безрезультатно охмурял своего индифферентного вида собеседника. Но, похоже, эта оплывшая жиром крепость была непреступна, о чем можно было судить по квашеному выражению кислой физиономии Петюшки. Угощать изрядно надоевшего прощелыгу этот VIP субъект совсем не собирался.

Увидев вошедшего Алексея, неудачливый пройдоха оставил брюхана в покое и радостно поспешил навстречу.

– Ну, наконец-то, что у тебя там, на дежурстве все погорело, чего это ты так припозднился? Я уже чуть было не окочурился, покудова тебя дождался. Этот сранный питух нисколько не намеревался впихиваться в мое положение… – пролепетал старичок-невеличок и, приблизившись на расстояние, недосягаемое для кулачищев Алексея, нерешительно предложил:

– Может быть, засядем где-нибудь… шибчей…

Молодой человек скроил недовольную физиономию, будто бы у него сегодня было иное настроение и планы; будто бы он не спешил на всех порах с ночного дежурства на встречу с местным философом-пьянчушкой . И в ответ на предложение старика, он только нехотя кивнул головой, как бы соглашаясь с предложением, и молча направился к ближайшему, грязному столику.

– Ну, как? – проронил Катин, усевшись.

– Чего как? – боязливо поинтересовался Петюшка, неуверенно опускаясь на обшарпанный стул.

– Да так…

Но этот перенасыщенный информацией немногословный разговор был прерван на самом интересном месте, дело в том, что к нашим полемистам подошло, нет! подвалило огромадное официантино в брюках, непонятно какого пола (унисекс, как сейчас модно выражевываться). Длинные прямые волосы существа были небрежно собранны в косичку, многочисленные серебряные сережки, как опята облепившие мочку немытого уха, весело позвякивающие при хождении, тускло сверкали в полумраке подвала, а немного узковатые и нагловатые глаза были подкрашены не то тенями, не то чьими-то весомыми кулаками.

Подойдя к столику, официанто осторожно осведомилось гнусавым басом:

– Чо бум?

– Два… – начал было Алексей, но, как бы случайно увидев Петюшку, который аж привстал, чтобы его не забыли, заказал:

– Три… И без селедки. Она все равно тухлая.

– Не надо ля-ля … – попыталось возразить официанто , но, встретившись с тяжелым взглядом Алексея, сразу же прекратило прения, вовремя вспомнив о невыдержанном характере постоянного заседателя пивного зала.

Когда это чудо российско-советского общепита проходило мимо Петюшки, старик незаметно поманил его пальцем и что-то нашептал на ухо. Официант только усмехнулся в ответ и безучастно произнес:

– Ну, дык, ладно…

– Так о чем ты мне хочешь поведать, Петюшка? – закуривая сигарету, как бы промежду прочим, поинтересовался Катин.

– А хрен его знат… – пожал плечами старик. Хотя, извините за наглую ложь, дело в том, что плеч у Петюшки, как и многого другого не было. И вообще было не понятно, каким образом держалась душонка в этом обтянутом морщинистой кожей скелете, и была ли она вообще. Маленький, подвижный Петюшка вальяжно откинулся на спинку стула и, изобразив прямо-таки царский жест костлявой, трясущейся с бодуна рукой, полюбопытствовал:

– И де вы сёдня боролись с Геенной Огненной ?

Сделав еще один царский жест, который означал все тоже – он хотел курить, Петюшка сник. Но Алексей, и в тот раз, проигнорировал его закодированную просьбу.

Вскоре официант принес пиво и селедку…

– Но я же просил!!!

– Заказано, – не без страха ответил работник общепита и боком, боком попытался улизнуть.

– То есть как это? – возмутился Катин и привстал.

– Да я…

– Леша… Леша… – заерзал на стуле Петюшка, – это я его попросил, жрать хотца…

Алексей перевесился через стол и, схватив Петюшку за грудки, нанес ему сокрушительной силы удар. Мужичок, визжа, как недорезанный поросенок, перелетел через стул и грохнулся на спину в узком проходе у соседнего столика, едва не сбив с ног официанта.

Едва очухавшись, Петюшка на четвереньках подполз к столику и, пустив жалостливую слезу, стал плаксивым голосом молить Катина о снисхождении.

– Ладно, уж… Только убери ее с моих глаз, а когда я уйду, похаваешь.

Обрадованный Петюшка смахнул селедку вместе с двумя черствыми, заплесневелыми кусками хлеба в какую-то засаленную авоську и осторожно присел на краешек стула, жалобно глядя, как Алексей попивает пиво. Потрогав левый глаз, под которым уже распускался сиреневый цветок с экзотическим названием « фингал », невинная « жертва террора » притихла, и пить свое пиво пока не отваживалась.

– Петюшка, а скажи мне, что такое, по-твоему, жизнь ?

– Жизень?.. – мужичек наморщил и, без того сморщенный, узенький лобишко … – Да как тебе сказать…

Петюшка кивнул на пивную кружку, демонстративно глотая слюну.

– Пей, хрен с тобой…

Жадно отпив несколько глотков, старик заулыбался, и начал философствовать:

– Видишь ли, жизень – это, что-то навроде огромной цепи. Кому, значитца, украшение, а кому и кандалы. А мы, надо полагать, навроде звеньев у ейной. Деды наши да отцы – это, так сказать, начальные звенья, а уж детки, там, значитца, да внуки всяческие – это последующие, стал быть. На стыке, значитца, мы нарождаемся, на стыке и помираем.