Виктор Яхнес - Отрада.Заметки жизнелюба

Через пару дней, мне показалось, плечи его совсем уж опустились, а в опустошённых, уставленных в одну точку, глазах появилась щемящая безнадёга…

Вскоре скамейка опустела…

Кто… Куда… Подробностей я, разумеется, не знал… Случайное наблюдение – оно и есть случайное…

Все уходят… И люди, и собаки…

Печальное и случайное наблюдение и мысли породило соответственные…

Как подготовиться, как принять, как вести себя напоследок…

У моего друга в Беларуси очень почтенного возраста родители принадлежали к какой-то приличной секте…

Трёпанные болячками, войной и строительством коммунизма старики неизбежно изредка заговаривали, конечно, и об уходе…

И я навсегда запомнил их спокойный, даже благостный настрой при этом…

«Скоро домой, – с какой-то тихой радостью вздыхали они… – Скоро к Нему…»

Может быть это и странно (к контексту) звучит, но спокойное отношение этих людей к предстоящему и неизбежному однозначно порождало мысль: они уходят в лучший мир…

Что совсем не мешало им радоваться каждому дню на этом…

Какая-то обойдённая тема… А зря…

Сдаётся мне, просвещённость и знания в любом вопросе берегут нервы и тонус жизни, по-любому, повышают…

Наблюдаю двух дворняг на охраняемом ими вместе со сторожем некоем объекте…

Одна собака – крупная, старая и ленивая, по всему видать, долей своей собачьей недовольная, потому злая, когда не спит…

Второй пёсик – полный антипод: молодой, резвый и всем виляет хвостом…

Охранник из старого барбоса – чисто номинальный, он всё время спит в разных позах…. Службу со звонким лаем, верой и правдой несёт молодой и мелкий…

Когда же дело доходит до кормёжки, старый барбос тут как тут… Нахально и каждодневно обижает и объедает молодого… Не единожды трёпаный, пёсик своё место давно осознал и боится даже вякнуть супротив…

Но в глазах, вижу, накапливается ненависть и жажда мести…

Фатальная беда пёсика в том, что он больше не вырастет, родословная подвела, поэтому момент отмщения в будущем становится весьма и весьма проблематичным…

Вижу, что сторож пёсика жалеет, и даже пытается кормить его отдельно и незаметно… Однако, старый барбос вдосыть повидал на своём веку, и всякие такие потуги пресекает с грозым рыком на корню…

«У-у, падла самашеччая!» – только и может себе позволить сказать сторож, сам этого зверюги побаиваясь…

Как-то в полдень, сожрав, как обычно, свою и чужую пайки, старый барбос устроился на сиесту…

Мелкий сидел на расстоянии и не сводил с недруга голодного и гипнотического взгляда…

Уловив момент, мелкий вдруг, как бы по своим делам, засеменил по большой спирали с центром на барбосе…

Очутившись рядом и учуяв, что тот в полной сытой отключке, пёсик вдруг задрал лапку и…

Нет, он не просто нужду свою справил… Он излил на обидчика всю свою накопленную вонючую месть и категорическое презрение… Ещё и лапами, отчаюга, поскрёб!

Аутодафе, не иначе…

Таких казусов раньше ни мне, ни наблюдавшим работягам видеть не приходилось…

Наверное, поэтому сразу после действа мелькнула какая-то нетривиальная мысль: как-то у животных попроще всё происходит…

Люди, те в такой ситуации всё больше языком трепят – то на тебя, да это на тебя…

А тут, видишь, незатейливо и по-деловому…

Юннатов прошу не беспокоиться: старый барбос не проснулся и так ничего и не понял…

Так что, народный мститель жив, здоров, чего и вам желает…

И по глазам его вижу – готов, стервец, к новым подвигам в борьбе за независимость…

Надо будет, и аутодафе новое утворит. Ресурсов хватит…

Многие предметы в политехе Соловью давались с трудом. Немецкий не давался вообще. Очередная пересдача всякий раз мучительно сокращала вожделенные каникулы.

И Соловей понял: его последний шанс – «взять» «немку» измором. «Немка» Нонна Григорьевна была милейшая во всех отношениях женщина. Причёска «высокий пучок», тонкая оправа, одежда «светлый верх, тёмный низ», педантичность и интеллигентность на грани наивности… И барсучья доха зимой. Доха – шуба мехом внутрь и наружу, кто не застал. Очарованные дохой коллеги с годами пришли к двум устойчивым выводам: 1. Доха – это фамильная реликвия. 2. Доха – ровесница последнего немецкого кайзера.

И вот аккурат в зимнюю сессию по выстраданной стратегии Соловей стал маниакально преследовать Нонну Григорьевну и канючить об очередной пересдаче. Неожиданно всякий раз вырастал он перед ней практически из сугроба. Соловей предлагал ежедневно выгуливать дога Нонны Григорьевны, таскать за ней сумку с продуктами, выбивать ковры и даже проветривать доху.

Она-то, доха, и оказалась однажды на переднем плане особо отчаянной его атаки. И таки не выдержала, «сломалась».

Сроки поджимали категорически, и Соловей усилил натиск многократно…

Нонна Григорьевна уже садилась после работы в автобус. А Соловей всё канючил «ну, пожалуйста, ну, ещё разок» и цепко продолжал тянуть за рукав дохи наружу. Рукав дохи отделился как-то сразу по всему шву. Как ракетоноситель…

На защите диплома в вызубренном докладе Соловья прозвучало явно немецкое слово «контрфорс». «Говорят ты, Соловьёв, в немецком силён?!» – свои члены комиссии имели хорошую память, подобающее чувство юмора и слегка опасались задавать Соловью профессиональные вопросы. Практически уже инженер-гидротехник, Соловей и в этот раз не сплоховал. «На кой он мне?! – честно, смело и уже радостно сказал Соловей, – у меня родной язык – прорабский!» И это была чистая правда!

Мы не виделись много лет. Но встречу, спрошу: а детям и внукам про доху-то раскололся?!

Стараниями съеденного Кука, неаппетитного, судя по всему, Марко Поло и худого Миклухо-Маклая весь Восток без промедления окутался мистикой и тайнами. Абсолютно весь – Дальний, Средний, Ближний…

А уж после того, как Луспекаев своим «Восток – дело тонкое…» эпохально нагнал на регион саспенса и тумана, писаки и графоманы и вовсе распоясались в определениях… И такой Восток, и сякой…

Многолетнее проживание в этом своеобычии в 50-ти милях от Иерусалима дёргает за язык и меня…

С Божьей помощью будут и другие заметки, а на этот раз «Восток – дело шумное…»

Даже и не буду пробовать объяснять, почему в компании израильтян, вне зависимости от количества и вида времяпровождения, говорят все сразу, громко и артистично. Как они ухитряются держать нить разговора, одному Богу известно!

Но, видимо, ухитряются потому, что, бывает, и поспорят, и повздорят… Но как-то… не по-нашему, без агрессии…

Рынок Востока – дело особо шумное и колоритное… Здесь можно орать любым голосом, на любом языке, любую ахинею, лишь бы привлечь внимание…