Алексей Наст - Клоаки Большого города

– Нету! – выразительно и грозно пошевелил бровями дядя Вова.

Вспомнился случай. Идём дворами, раннее утро, выскакивает навстречу всклокоченный пенсионер, почти дед, руки расставил, словно собираясь нас заключить в объятия:

– Сынки! Пять рублей! Пять рублей! Спасайте! Не хватает!

Вручили деду пятак, чтобы поправился.

На следующее утро, та же картина: несётся на нас дед, кричит умоляюще:

– Отцы! Десять рублей!

Мы развеселились:

– Смотри, как мы резко постарели, из сынков стали отцами!

Так и здесь – пять рублей ему подавай! Чего удумал! Цыган хотел пировать, и пытался собрать скромную мзду со всех приходящих в клоаку мужчин.

Мы поспешно перешли дорогу. Я оглянулся – цыган и его собутыльники, высоченные друзья-славяне, уже на улице остановили студента, и взимали с него «оброк» – забирали мелочь. Обычный, бытовой грабёж у Сада Чекиста. Тут так принято – алкаши снимают свою раннюю «взятку».

– Паренёк попал, – констатировал дядя Вова. – Ладно, выпьем.

Мы встали у киоска, торгующего цветами, у высокого, обрубленного ствола клёна – около метра высотой. Стоим, разговариваем о своём.

Я оживился:

– Дядя Вова, белка! Белка бегает! Бельчонок! Ещё совсем юный!

Дядя Вова, увидев бельчонка, потеплел.

– Позови его.

Я давай чмокать губами. Бельчонок, с непуганой готовностью кинулся к нам, и уже сидел на метровом обрубке клёна. Мы умилились.

– Что ему дать?

Бельчонок ждал угощения.

– У меня только колбаса, – сознался дядя Вова.

– Белки колбасу не едят, – уверенно заявил я.

– Проверим.

Дядя Вова извлёк из сумки пластик полукопчённого сервелата, протянул бельчонку. Тот в испуге сбежал вниз. Кинули ему вслед – тот махнул прочь со всей скоростью, на какую был способен, распушив хвост.

– Не любят белки колбасу, – сделал заключение дядя Вова. Потом задумался, и выдал. – А может, только сервелат не любят… Но у меня брауншвейгской, увы, нет, не припас. Ладно, Лёша, выпьем. И потом я пойду, отолью.

Мы ждали маршрутку – к Крематорию ходила только одна маршрутка, но она ходила так часто, что жаловаться было бы перебором. Раз в пять минут, или семь. Однако, подходя к Саду Чекиста, она уже была переполнена – выходцы из Средней Азии активно работали на коттеджах, окруживших Крематорий (я всегда поражался, как люди строят огроменные особняки у могильной печи?!), плюс перед Крематорием располагался большущий дачный район, ещё старый, с домиками два на три метра… И туда стремились тётеньки и бабушки с тележками, и полными рюкзаками. Бабушки и тётеньки любили ездить на свои дачи в самый час пик, когда всё работающее население стремилось к своим рабочим местам.

Мы стояли, переваривая выпитые пятьдесят грамм, и смотрели на битву бабушек и выходцев из Азии за места в маршрутке – бабушки орудовали локтями, толкались и пихались. Всё это происходило в мрачной, суровой тишине, без возгласов возмущения.

Дядя Вова философски объяснил мне:

– Торопятся в Крематорий. Огненное погребение сейчас очень актуально… Раз! И пепел по ветру!

Тут же сменил тему:

– Всё, Лёшкин, пора отливать…

Дядя Вова пытливо посмотрел вглубь Сада Чекиста.

– Вон, вижу туалет. Дуем туда.

Подошли. Дядя Вова зашёл в заведение. Я остался стоять. Ко мне прибился юный, глупый сорочонок.

– Что надо? Иди вон! – пытался шугнуть я птицу.

Дядя Вова вышел злой.

– Там надо платить! С ума посходили! Вокруг лес, а я буду отливать за деньги!

Увидев сорочонка, он удивился:

– Это что?

Сорочонок ответил сам:

– Пр-р-р, – и захлопал крыльями.

– Ладно, я понял, что у тебя проблемы, птица, но мы их решать не будем, прости, – серьёзно объяснил ему дядя Вова. А мне сказал. – Я отолью в кустах, а этого шугни, пусть валит!

Я не знал, как прогнать птенца. Конечно, он уже умел летать, но ещё был полным юнцом, не знающим жизни. Как наши паренёк или девчонка в двадцать лет – вроде взрослые, а такие беспомощные, не знающие суровости бытия.

На моё счастье, этого «дятла», отбившегося от своих, с громким стрекотом нашли два брата и мама-сорока.

Из кустов вышел дядя Вова, задумчивый, словно решал теорему Декарта…

– Ну, что? – сразу спросил он.

– Забрали.

– Кто? Кого?! – поразился и удивился дядя Вова.

– Родные. Сорока и сорочата! Забрали сорочонка, – отозвался я.

– Какие сорочата? Ты пьян, что ли? Нам ещё в Крематорий ехать, Алёша. Очнись!

Я пожал плечами…

А теперь вернёмся к клоаке у гостиницы. Стоим у входа. Дядя Вова курит, я этим дымом дышу. У входа в клоаку заметались трое плохо одетых мальчишек лет десяти-двенадцати. Они нырнули в проход, в заведение, но, видимо, даже потерявшие всё человеческое люди-зомби, их оттуда прогнали. Они выбежали нервные и возбуждённые. Заводила, наглый, уже повидавший всё плохое за свою короткую жизнь, паренёк, велел своим юным вассалам повторить попытку – видимо, внутри «зависал» кто-то из родителей и юнцы доставали очередную порцию финансов, чтобы родитель-тиран мог продолжить свой праздник жизни. Тут мой дядя Вова сурово зашевелил бровями, и как гаркнул: «Эй, мелюзга! А ну, прочь отсюда!», что юные «гавроши» в панике ретировались…

Я немедленно вспомнил, как однажды, ещё проживая в дальнем районе города, видел такую картину: у Супермаркета сидели два десятка тётенек, на ящиках и коробках, продавая нехитрые продукты своих подсобных хозяйств. Жителям того микрорайона повезло, что за мелкой, грязной, но богатой рыбой, речонкой, располагалось большое и богатое село, откуда бабушки-дедушки-тётеньки-дяденьки несли всё свежее, всё домашнее: фрукты, овощи и зелень. Оттуда же появлялись «добытчики» – алкоголики, которые воровали сельхозпродукцию с чужих подворий, и сбывали всё по дешёвке. Я на эту тему даже стишок написал:

Воровал старик малину,

После мчался к магазину,

По дешёвке продавал,

Ну, а деньги, пропивал…

Все ему: «Отец! Отец!»…

А по сути-то подлец…

Зимой крестьяне пытались привозить мясо, продавая его из багажников стареньких, изъеденных ржавчиной «Жигулей», последних уцелевших раритетов советского автопрома, или с брезента, брошенного на мерзлую землю… Через какое-то время подъезжала крутая иномарка, новая, миллиона за два рублей, вылезали толстые, высокие пацаны в тесных для них, спортивных, розовых костюмах, и начинали «грузить» фермеров… Один раз на моих глазах «пацаны» мужиков развели, быстро взяв нахрапом – сразу сняли с них несколько тысяч отступных. Мужики, горестно посоветовавшись, поняли, что теперь и смысла в продаже не осталось, и уехали восвояси, ограбленные. Другой раз «пацанам» дали отпор – у замученного работой трудяги-фермера жена оказалась не робкого десятка, напористая и голосистая. И она стала так «поливать» на всю округу вымогателей, вознамерившихся срубить мзду, что те, краснея щеками, торопливо сбежали в свою сверкающую иномарку и дали газу… Вы, верно, подумали, что эта крикливая жена фермера удачно распродала мясо, а жители микрорайона насладились изысканным, домашним продуктом? Ничуть. Через две минуты (словно стояли за поворотом и ждали сигнала) притормозили на патрульном уазике менты-полицейские, и грозя самыми страшными карами, в виде задержания, содержания под стражей, и конфискацией товара, вынудили фермера с супругой свернуться и ехать домой… Ну, да бог с ними, с мясом фермеров, с вымогателями и гонителями…