Алексей Наст - Клоаки Большого города

Лето. Сидят бабушки-тётеньки со своим овощным товаром – у кого огурцы и смородина, у кого помидоры, редиска, у кого летние грибы – подберёзовики, подосиновики. И стоит посреди них малыш в самом центре, лет пяти-шести. В руке его зажаты пару листов хрена и несколько стеблей укропа. Он орёт, рыдая, благим матом, призывая торговок:

– Купите! Купите у меня! Дома убьют! Деньги нужны! Купите, пожалуйста!

Сам чумазый, грязный. Никакой. Оборвыш полный. Родители послали раздобыть денег на выпивку. А может, не родители, «отчим» какой-нибудь, приезжий на лето из дальней республики, очередной сезонный мамин «муж»…

И никто у ребёнка лопухов хрена не купил… Никто.

Я ушёл, не желая смотреть и участвовать в этой пытке совести. Я решил, что не буду покупать у бедняги, ни при каких обстоятельствах. Если я куплю, и он принесёт деньги, его пошлют снова и снова, а так просто изобьют из-за его неумения, потом перестанут кормить дешёвой, пустой вермишелью, и он, если хватит везения, выживет, сбежит от опустившейся матери, и там только Бог решит, сгинуть ему уличным «гаврошем» первой же зимой, или взлететь Горьковским «Буревестником». Рождённый ползать летать не может? Может! Пути Господни неисповедимы! И этот малыш, орущий благим матом, сжимающий трясущейся ручонкой листья хрена и стебли укропа, если станет взрослым, этого никогда не простит ни своей матери, ни нам, обществу, которое так с ним обошлось.

Хотя, он уже стал взрослым, в свои пять-шесть лет…

Тот мальчонка не выходит из головы. Я ведь запомнил его на всю жизнь, буду помнить и мучиться… Хотел ещё пару клоак описать, но больше не хочется… Вот вам и Большой Город, столица густонаселённого российского региона. Какие клоаки описывать, когда вся жизнь – это глубокая, бесконечная клоака? Клоака везде и во всём…

Ещё одно наше приключение с дядей Вовой.

Дело было зимой. Мы ехали с дядей Вовой на трамвае до кольца. Я хотел добираться в свою холостяцкую пещеру по другому маршруту, но дядя Вова настоял:

– Выпьем по стаканчику вина, и каждый – в свою сторону! Куда тебе торопиться? Насидишься ещё один, как сыч, в своём дупле.

Ползём мы на трамвае до кольца. Не то, что ползём – трясёмся, словно эпилептики в приступе. В Большом Городе самые новейшие вагоны пускают только по маршрутам, проходящим через центр. Есть такие красавцы, что Европа позавидует. Трамваи-лайнеры. Роскошные и современные… А на внутренних кольцах обитают вагоны семидесятых годов, в хлам убитые, холодные, вонючие. Ну, да ладно, бог с ними, с трамваями. Везде так… Едем.

Дядя Вова говорит:

– На кольце есть вагончик, где продают вино: Изабеллу и портвейн. Выпьем, поболтаем.

Вот этот вагончик – самая опасная клоака Большого Города… Там, действительно, не продают водку, только напитки, обозначенные, как винные. Это знаменитая Изабелла. Фиолетовая мутная дрянь. И портвейн – технический спирт, или спирт, сдобренный химической дрянью, плюс краситель. Заходишь в вагончик – всё чисто, аккуратно, пьяницы и алкаши мирно выпивают из пластиковых стаканчиков химическое пойло.

– Лёшкин, я беру нам по двести, – сказал дядя Вова.

– Добро.

В это же время рядом зрел скандал. Пьяный, грязный, давно не мывшийся мужчина в чёрном трико и распахнутом, замызганном пуховике, визжал на двух своих женщин-пропивох:

– Раз так, накажу всех! Всех! Где волына? Волыну мне!

Волыну он получил.

– Валить буду всех! – заявил он громогласно, озираясь.

Мы вопросительно посмотрели на спокойных завсегдатаев. Те поняли немой вопрос, ощерились:

– Какая волына? Травматика!

Мы расслабленно потянулись за пластиковыми стаканчиками с пойлом. Хоть не убьют, только искалечат…

– Нет, вы, не понимаете! – бурлили уже вооружённый бузотёр, расталкивая своих женщин, пытавшихся ему помешать стрелять.

– Бах! Бах! Бах! – пошли выстрелы в потолок заведения.

Обозлённая, вся в золотых кольцах продавщица выскочила из своего загончика, рассерженно разразилась тирадой:

– Это что за стрельба?! Я вам устрою стрельбы! Тут вам не Москва!

– Я в потолок стрелял, – начал оправдываться бузотёр.

– Тем более нельзя! Идите на улицу! Там стреляйте, сколько вам влезет!… Что за люди…

Разгорячённый злодей ретировался. Продавщица, посмотрев на нас опешивших, пояснила:

– Он больше не будет. Отдыхайте спокойно…

Мы с дядей Вовой кивнули, выпили и закусили карамелькой, одной на двоих…

Существует кафе у железнодорожного вокзала. Название очень оригинальное и запоминающееся: «Блинная». Заходишь – всё тип-топ. Очень чисто. Очень куртуазно. Всё изумительно. Туалет – для посетителей бесплатно, для «залётных» – за скромную мзду. Плати и заходи… Бар… Бар очень цивильный. Тут же, в баре, заказываешь закуски и горячие блюда. Цены… Цены вокзальные. Очень дорогие. На еду. На алкоголь цены общегородские, «приемлемые»…

Я любил заходить туда в обеденное время или после недолгого трудового дня, выпить «дежурные» сто граммов хорошей водки, и запить её холодным томатным соком. Сок я брал полный стакан – двести граммов. Можно было брать любой сок (выбор огромный), но мне всегда нравился томатный – он бархатной прохладой окутывал полость рта после крепкой водки, и становилось комфортно, и весь пищевод горел «огнём», расширяя на короткое время сосуды, и веселя мозг. Здорово! Всё-таки, алкоголь – страшная и великая сила! Я всегда и всем это говорил. Противостоять ему – настоящая, сложная наука. Есть люди, невосприимчивые к этой «заразе», но таких единицы на фоне всего человечества. Как предупреждал меня мой дед Иван Трофимович, находясь в совершенном подпитии, и поднимая вверх указательный палец левой руки (правую руку ему изувечило взрывом в блокадном Ленинграде, когда он оборонял этот героический город от фашистских орд), чтобы до меня, юнца, доходило быстрее:

– Пить алкоголь можно! И нужно! Ещё наш Господь Исус Христос (Дед велел писать имя Иисуса с одним «и», потому что написание «Иисус» с двумя «и» считал «бесовским». Были у него на то свои основания – старые богословы, втянувшие героя-фронтовика в яростное поклонение Господу, учили его именно так, а всё прочее объявляли ересью!), так вот, ещё наш Господь – Исус Христос поил своих учеников вином, и говорил: «Сердце нужно веселить!», но предупреждал: «Но, не обжигайтесь!». Дед смотрел на меня внимательно, и снова пояснял: «А я обжигаюсь. А это – великий грех!».

Ещё в юности, я читал, что наш древнерусский князь, выбирая между новыми, модными религиями: иудаизмом, мусульманством и православным христианством, выбрал православие именно из-за возможности хмельного общения за общим столом с верной дружиной после удачного, бранного дела. Негатив к иудеям к тому времени ещё не изгладился из памяти народа после жестоких набегов с данями и захватом рабов – знаменитый Хазарский Каганат (государство иудеев на Волге). А мусульманство, распространяемое арабами, бывшими на подъёме, и громившими Иран и усталую Византию, сразу отстраняло вождя от дружины, делая его султаном-шахом, опирающимся на служилую бюрократию. На рыхлой Руси, состоявшей из полусамостоятельных племенных объединений, бюрократии тогда не было в принципе. Были князь с дружиной, князь «сидел» в Киеве, и обирал подчинённые племена. Это называлось государством. Так было у всех. Эта форма государственности была изобретена не нами, и даже не Древним Римом и Древним Египтом. Это вывели для себя ещё древнейшие «протолюди». Честь им и хвала. Но вернёмся в тему: Верховный князь обирал подчинённые поселки и города, но и защищал их от иноплемённых нашествий. Держал мир и, как мог, способствовал хозяйственному прогрессу… Тем не менее, в Киеве князья всегда чувствовали себя очень неуютно, ибо город, именуемый «Мать городов Русских» располагался на самой границе древнерусского государства… А вот смотрите, гены эти, от Первой Руси, глубоки. Мы все, живущие в России, воспринимаем с уважением город Киев, как первоначальную столицу нашего государства. Так говорили и говорить будем: Киев – Мать город Русских, хотя исторически это и не так. Но это метафора. А ведь царь Пётр Первый тоже основал свою столицу на подобие Киева – на самой опасной границе…