Сергей Круглов - Записи-1. Избранное из ФБ, 2014–2018

А дальше смысл христианства – служение ближним для их обОжения, по примеру, данному Христом – как Он нам, так и мы им. Помощь на общем пути в Царство.

Вот с этим у нас проблемы: с неведением, КАК служить ближнему… Помогать, когда он голоден и болен? Да, но для христианства не то, мало.

Надо быть с ним и помогать – на подлинной Божьей глубине.

А вот её-то я в современниках и не вижу… Вижу мусор, личину, морок, наносное: похоти, фобии, травмы, роли, маски политические, гендерные, культурные и проч. А ЕГО самого – не вижу, и оттого разувериваюсь в ближнем, и не вижу собственного смысла церковного во Христе.

Думаю, что в первую очередь это беда моего тупого зрения, моей неглубины.

А уж потом – особенности ближнего и века, в котором мы с ним бытуем.

С Родительской субботой!

Вот опять началось: кого там можно особо в эту субботу поминать, кого нет…

Да дело ведь не в том. Мы ведь своих усопших родных и друзей всё равно поминаем всегда, дома или в храме, так к чему эти разговоры.

А в том дело, что это суббота – перед Пятидесятницей, перед праздником дня, тск, рождения Церкви.

И вот мы, вся Церковь, живущие как здесь, так и там, собираемся вместе.

Те, для кого Пятидесятница – значима.

Литургия идёт, поют «Трисвятое» в стиле рококо.

Так и видишь жеманно танцующих пастушков в буколических лугах.

В «Истории моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби» Казанова рассказывает, как, находясь под арестом, от стресса бегал мочиться каждые пятнадцать минут:

«…создавалось впечатление, что, в то время как мой встревоженный ум должен был выказывать признаки расстройства из-за ослабления мыслительной функции, мой организм, словно оказавшись в давильне, был вынужден исторгнуть большую часть жидкости, которая с помощью непрерывной циркуляции усиливает мыслительную деятельность человека.»

Ага. Так, значит, оная жидкость и усиливает мыслительную деятельность человека!… Это нам знакомо и повсеместно наблюдаемо, например, в социальных сетях; это по-русски звучит: «моча в голову ударяет».

Ганс Кюнг – о вещах давно, вроде бы, известных, элементарных, в церковной риторике даже несколько набивших оскомину… и тем не менее:

«Это общение за трапезой с теми, кого списывали со счетов благочестивые, для Иисуса не было выражением либеральной толерантности и гуманистического образа мысли. Оно было выражением его миссии и вести: мир, примирение для всех без исключения, в том числе и для моральных неудачников. Высокоморальные люди восприняли это как нарушение всех общепринятых моральных норм, даже как разрушение морали…»

(«Быть христианином», в русском издании 2012 года – «Христианский вызов»).

Проповедь войны собирает сотни и тысячи; проповедь гнева (священного, конечно), осуждения (тоже, разумеется, справедливого), поиска врага и торжества над ним…

Проповедь мира (подлинного, о котором сказано) не собирает почти никого. Такое ощущение… дай Бог, если только ощущение.

Бывали у меня периоды потрясений и оскудений веры внутри себя, куда ж без них… И помню, меня не раз отрезвляла и держала мысль: так вот же есть преподобный Серафим Саровский. (А позже – вот же преподобный Силуан).

А бывали периоды потрясений – снаружи… И тогда я думал: а вот же есть о. Александр Мень. Никуда он не уходил, революций не поднимал. Служил, делал своё дело. (Помню, например, как меня впечатлила трезвость и какое-то одухотворённое вежество его ответов в переписке с о. Всеволодом Рошко о болючих проблемах Церкви…).

Неделя всех святых, в земле Русской просиявших.

Подумал о том, как всё – близко…

Есть у св. отцов выражение «золотая цепь святости».

От первых святых нашей земли, собственно нерусских – варяг Феодор и его сын Иоанн, от юношей Бориса и Глеба, до наших дней, до тех святых (от некоторых остались чёрно-белые иконы в фас и в профиль из следственных дел НКВД), которые чьи-то вот твои – дед, прадед… Золотая цепь, звенья местами в крови, никогда не заржавеет.

«Две ноги на трёх ногах, а четвертая в зубах»…

Полетели инструменты поповского делания – ноги (ломят, опухают, особенно трудно стоять службы; а пить надо было меньше) и зубы (сломался протез; новый стоит кучу денег, а без него никак, ибо поп – работник речевого жанра).

В Тбилиси сильное наводнение, смыло зоопарк, бедные животные разбрелись по городу…

Грузинский патриарх заявил, что это наказание Божие за то, что в советские времена там делали что-то такое антицерковное, етс.

Да уж…

За грехи верующих Бог наказывает верующих, за грехи атеистов Бог наказывает зоопарк.

У о. Александра Шмемана в дневниках о «качании веток»…

Неуловимая суть жизни; она по инерции всё ещё почитается ПРИЗНАКОМ и маркером, но на самом деле, похоже на то, никому особо не нужна, почти попросту незнакома, как правильное употребление на письме «не» и «ни».

(разве что очнувшийся граммар-наци изредка встрепенётся и куснёт фб-комментарием)

Вычитал тут про православную аскетику, про борьбу с грехом:

да всё просто на самом деле. Сложности – ни к чему.

Осознавая свои грехи, надо самого себя ПРЕТЕРПЕВАТЬ.

И второе – претерпевая себя, следить, чтоб претерпеваемое дерьмо не брызгало на ближних.

Вот и всё.

Грубовато, но точно.

(Слова, приписываемые Серафиму Саровскому: «Не судите никого. И себя не судите. Всем нам Судия – Бог»).

Сейчас на литургии помяну новопреставленную Жанну Фриске (р. Б. Анна, так, вроде бы, в крещении?…). Помяну, как и многих иных, совсем не известных фб-сообществу, известных только моему помяннику.

Разумеется, это не «акция», и творчество её, каково бы там оно ни было, совсем не при чём – просто ей, конкретному человеку, думается, это сейчас нужно.

Задумался: почему вокруг сколько-нибудь известных людей, вокруг даже таких обстоятельств их жизни, которые, казалось бы, подобает сопроводить если не сочувствием, то хотя бы уважительным молчанием, бывает столько вскипания глума, как вот вокруг смерти несчастной Фриске? Видимо, потому, что знаменитости для многих – не люди, а знаки, медийные символы, етс.

Расчеловечивание человека происходит в падшем современном мире разными способами.

Расчеловечивая человека, расчеловечиваешься и сам.

Москва высасывает меня.

Никогда не хотел бы жить здесь.

Домой, постоянно хочу домой, – а где он, дом-то.