Егор Черкасов - Рассказывал дед Макар и другие рассказы

Распознав в Егоре своего, дед дарит мальчишке гармонь и говорит:

«Играй, Егорка. Ты, видно, тоже, как и я, – дурак от природы».

Егор не отнекивается от «дурака», наоборот, с благодарностью вспоминает о наставничестве деда Макара:

«Макар много души в нас вложил. Мистика случалась порой: во сне он нам снился в одну и ту же ночь – разным людям, в разных городах».

Вспоминает наставленный и о том, как жил дед Макар перед смертью?

«Зла не делал, даже пить устал, телевизор закрыл тряпочкой и не включал больше. На его вопросы ответа в телевизоре нет. Словно понял в один момент, что смотреть ему больше там нечего. Часто все на лужайке сидел, да на небо смотрел, и глаза его голубые, на солнце выцвели, как ситчик. И чувствовал я в последнее время, что смотрел он не на нас, а в нас».

Как это «в нас»? Сквозь кожу что ли? Или – в наши души? Какими глазами? Не иначе, как глазами внутреннего человека – зрением, открытым в деде Макаре свыше.

Егора тянуло к этой необычности деда, к его рассуждениям и выводам, но объяснить эту тягу ребенок был не в состоянии. Повзрослев, он честно признается:

«Стал понимать я слова деда, когда намного старше стал. Когда столько всего сдуру наделал и от других огреб».

И подводит итог дружбы:

«Дедушка Макар теперь уже навсегда оставил след в моей памяти. След этот светлый и добрый. Отеческий. Вложил он мне, как будто часть своей души, доверил Слово свое, и ушел. А во сне улыбается, смотрит на меня глазами голубыми, ничего не спрашивает, потому что и так теперь все и про меня, и про все остальное, что мучило его, уже знает».

Даже по случайно выхваченным из текста этим цитатам, становится понятно, что дед Макар не простой деревенский пьяница и затворник. Избранный. И что избрание его предопределяет его задачу и его конкретную «праведную» работу в конкретном месте на земле.

А о том, что дед Макар все сделал, как должен был, свидетельствуют его явления в снах разных людей в светлых образах святого.

***

В финале моих размышлений встает третий вопрос.

Что делать Егору такому же «дураку от природы», как и дед Макар?

И получается, что он должен продолжать дедово дело. Уже в другом месте на земле, в другое время и другими средствами. Прислушаемся к тому, что Егор говорит о себе:

«Я распознал себя как некого молодого и амбициозного „писаку“. Писал „взахлеб“ и, как правило, на злобу дня. Давил своими рассказами на простецкие чувства тех, кто любил не шедевры литературы, а „чтиво“ в киосках Роспечати. Народ узнал меня и потребовал. Потребовал так, что многие литературные собрания в городе не обходились без моего участия. Мы снимали кафе для литературных чтений, я ездил по детским библиотекам, школам, да раздавал свой труд, то за деньги, а то и вовсе – бесплатно, не без умысла, конечно, а, чтобы Имя мое еще громче зазвучало».

Зазвучало бы это писательское Имя без участия в жизни писателя деда Макара? Конечно – нет. Потому что «часть души и Слово свое» доверил дед еще не писателю – простому подростку. С умыслом доверил, с тайной задачей. Разглядел (по своей мерке) среди деревенских пацанов самого светлого и подтолкнул в избранные.

Иначе – для чего Правда? Должен же кто-то продолжать жить с нею на земле.

Август 2018г.

Владимир ХОХЛЕВ

Российский поэт, прозаик, журналист, редактор, сценарист.

Член международной ассоциации писателей и публицистов.

Член Союза писателей России, Международного литературного фонда и Литературного фонда России.

Санкт-Петербург

Я помню эти годы. Лихие 90-е! Общество буквально и в короткий срок было поставлено перед выбором: либо принимаешь новое, либо… И были те, кто не принимал. Поэтому это время считается трагическим.

Интердевочка, боевики с Ван-Даммом, килька в томатном соусе на прилавках, хлеб и рама, Леня Голубков, пирамида МММ, поле чудес, 600 секунд, распил бюджета, пьяный президент, братки, малиновые пиджаки и т. д.

А еще сменились нравы. И до сих пор эхо тех лет сказывается на более- менее сформированном современном обществе.

Очень важно сказать, что мы в ходе этой, не побоюсь слова, «гражданской войны» потеряли целое поколение – дети 90-х. Они, как губка впитывали в себя то, что мы обсуждали на кухнях, они видели, как противоречит сознание их родителей и реальности. Им невозможно было объяснить, как же произошло, что теперь, будто и солнышко пошло против часовой стрелки…

«Дворняга» – это драма несформировавшейся до конца личности, которая попала сначала в круговорот одного времени, а потом не сумела перестроиться в другое. Между временами остались переживания героя, его понятия о морали и достоинстве – и дальше уже его собственные понятия. В рассказе много символизма. Двор – это «отец», «дворняга» – его воспитанник. Шестая глава тоже наполнена символизмом: собака, которую бессмысленно убивают… – смерть, которая оставляет после себя неизгладимое впечатление у ребенка. После этой смерти он начинает понимать, что не все гладко во взаимоотношениях людей и «дворняг» и начинает осознанно идти уже по «иной» дорожке – дорожке, по которой ушли многие «дворняги» – дети и подростки 90-х.

Первая глава очень душевно и тепло описывает двор. Воспоминания, которые поймут те, кто жил в эту эпоху и вкушал ее плоды. Автор хорошо передает «воздух» той атмосферы.

Вторая глава рассказывает о так называемой «прописке» в новую «семью». Наш герой, переехавший в новый дом и выйдя во двор, сталкивается с первой немотивированной жестокостью, которая, по воспоминаниям автора, ждала практически каждого нового жителя тех времен.

Третья глава – особенная. Правду говорит автор в предисловии, что больше такого уже не будет – песни под гитару под окнами! Примечательно, что отрывок из затянутой песни дяди Вовы – из самой популярной песни арестантов ГУЛАГа. Как бы мы ни хотели отворачивать лица от этой страницы истории – это тоже наша история. Песенная история. В ярких впечатлениях ребенка, эта песня засела на всю его жизнь: « И так сердце сжимается, хоть вой вместе с дядей Вовой! Благо, детское сердце многое забыть может. И наше забывало, а дядю Вову – никогда!».

Поминки бабы Шуры, четвертая глава рассказа иронично повествует, как относились дети к этому траурному мероприятию. Грешно – но по-честному!

Пятая глава повествует о наивной первой детской влюбленности. Кто же не сталкивался с этим!

Шестая глава… – она не зря идет после пятой. Автор ловко обращается с эмоциями читателей. Он дает им вздохнуть и вновь кладет камень на грудь. Шестая глава переворачивает детство героя. Возможно, на ней оно и заканчивается. Первое реальное потрясение – первая смерть.