Дмитрий Лукин - Из жизни Димы Карандеева

Я лежу в самом углу большой комнаты, из магнитофона звучит инструментальная музыка, комната при лунном свете загадочна. В дальнем углу свалены в кучу разные старые вещи – все никак не закончится процесс обустройства дома, а вещей по русской традиции все прибывает и прибывает. И получается так, что сейчас за старым столиком или нагромождением сумок спокойно можно спрятаться. Да и сами они в темноте дают такие очертания, что в силах разбудить любую фантазию, и не только мою, почти ежедневно купающуюся во впечатлениях от фильмов и книг.

Так удивительно музыка задевает наши чувства и рисует оптимистические картины… Что у нас с Аленой еще будет какое-то будущее, что я какими-то путями прославлюсь, и она меня увидит таким и опять, что ли, все вернется? Будем ходить по вечерам, и я снова буду относиться к ней немного свысока, хотя, и правда, к ней что-то чувствую. Странно, когда мы общались, я вроде не очень о ней думал, а потом, как расстались, все время думаю уже который год, и все под музыку. Вот здорово, что даже под грустную музыку доброе воспоминание получается, с надеждой на хорошее… Как в фильмах, выплывают на меня ее большие черные глаза и стоят в какой-то дымке, а потом исчезают. Она красива. Наверное, поэтому я ее никак не могу забыть. Мы должны были пожениться, только мой отец был против, и за это я его возненавидел.

Мне нравится подходить к окну на втором этаже. Вот что значит дом высокий – не такой, конечно, как у нуворишей, и не каменный, но видно все равно всю округу. Виден заброшенный пруд, а ведь он так неблизко, видно дома, все больше каменные, к некоторым приделаны фонарики, лес черный-пречерный сплошным полотном стоит, подходит к нему название «дубрава». И ведь кто-то может сейчас гулять по этим большим территориям… Можно, как и днем, пойти в лес, теми же тропинками… От одного, что только представишь, что такое возможно, уже как будто смотришь фильм ужасов и испытываешь что-то сладостное.

В поселке после наступления темноты не слышно звуков и признаков жизни, звуки раздаются только со стороны дома в конце деревни. Да, это самая большая постройка в округе. Даже находясь от нашего дома довольно далеко, почти у дальнего пруда, где я никогда не был, ее хорошо видно. Видны большие окна, и почему-то впечатление, что днем в доме никто не живет. Видны большие остекленные террасы, сделанные под старинный стиль балконы, высокие каменные лестницы и даже статуи в саду, их несколько штук. Это мраморные фигуры женщин и мужчин в каких-то странных одеждах, по-моему, мужчины в плащах, а дамы в платьях, похожих на старинные, интересно, где хозяева взяли эти статуи, неужели заказывали специально у скульпторов? Эти статуи довольно большие, и их тоже видно из окна. Ночью они серые, а в непогоду, когда по ним стучит дождь, они выглядят особенно торжественно. Когда вспыхивает молния, и я вижу их светящимися от струящейся по ним воды, мне сразу вспоминается зловещий каменный гость, пришедший выполнить свою миссию. По крайней мере, с таким намерением видятся мне они перед крыльцом того дома.

Я не помню, чтобы видел там людей днем, но только наступает ночь, как из дома на окраине начинает звучать музыка. Вся деревня спит, в редких окнах огонь, а в этом большом доме начинаются гуляния. Фейерверки, масса света, людские голоса, смех, музыка из дали разносится по округе.

Из окна вижу фигурки людей, начинает работать фонтан, как будто цветной водой поливает он, и я как будто ощущаю брызги его у себя на лице. Зажигаются разными цветами лампочки вокруг большого, расположенного на участке бассейна, и вода в нем переливается разными цветами, и такое впечатление, будто от нее идет пар.

Я не знаю, сколько времени длится празднество, я всегда успеваю заснуть часам к двум ночи, после того как глаза уже сами закрываются на последней странице какого-нибудь готического романа или сборника рассказов, а шум за окном не утихает. Как здорово у себя наверху читать Одоевского или Бесстужева-Марлинского и вообще романтическую прозу XIX века, кажется, эти места, сама дача созданы для подобного, и меня даже не сильно отвлекает только что описанный мною шум.

Такие впечатления от перечитывания «Лафертовской маковницы»! Отчетливо вижу старую страшную женщину, ее черного кота, глубоко проникаюсь жутковатой атмосферой, ночной, туманной, зимне-уютной. Когда произношу вслух название рассказа, то в голове рисуется картина ночи и огоньков.

На первом этаже мои родители рано выключают телевизор, и дом погружается в сон. В тишине отчетливо слышно тиканье часов, и только я наверху еще бодрствую и, помимо книг, интересуюсь тем, что же происходит на окраинном участке.

Даже не могу точно вспомнить момент, когда пересилил страх, когда его уложило на лопатки мое любопытство. Так было интересно хоть глазком взглянуть, что же там творится, хотелось самому, притаившись в темноте, будучи неотличимым от нее, поучаствовать в чужой жизни. Может, повышенное любопытство свойственно моему возрасту, а может, все потому, что здесь у меня нет друзей, я ни с кем не общаюсь, но подсознательно испытываю желание поучаствовать в общем веселье. Я, конечно, понимаю, что тот праздник не для меня и на нем совсем незнакомые люди, но так хочется только одним глазком…

Каково сейчас пройти по этим улицам! Никого не разбудив, я спускаюсь по лестнице со второго этажа, надеваю ботинки. Отец похрапывает за тонкой стенкой. Я смотрю на родительские комнаты и мысленно говорю родителям, что ненадолго, скоро вернусь, а у самого на душе неприятно, ведь мама бы испугалась, узнав, что я куда-то собираюсь в ночь. Но не волнуйся, мама, я скоро приду. Я только взгляну одним глазком, чего они так часто и шумно гуляют. Открываю пять замков нашей двери и выхожу к особому ночному воздуху, в совершенно иной мир.

Подмосковной ночи в конце второго тысячелетия хочется петь такие же дифирамбы, как Гоголь давным-давно спел малороссийской. Небо такое, что в него хочется смотреть, не отрываясь… Нет облаков, это очень контрастно смотрится с кромешной чернотой, такое впечатление, что это отдельный мир, не имеющий с нашим ничего общего. Закружит тебя, заберет в свою бездонность, откуда нет возврата.

Спускаюсь по ступеням в мокрую траву. Ночью всегда холоднее, чем днем, и трава принимает непонятное промежуточное состояние – то ли холодное, то ли мокрое, но одинаково неприятно, когда все это прикасается к твоим ногам.

Праздник на краю деревни совсем не распространяется на другие дома. Можно сказать, он не рассеянный, его нет, он не чувствуется в воздухе и от него темнота не стала менее недружелюбной. Подхожу к калитке и, с трудом нащупав ключом скважину замка, открываю его. Снята внутренняя преграда, теперь ничто не разделяет меня с окружающим миром, но и не охраняет от него. Это новое чувство. Никогда не был я на нашей улице один в такой час.